– Почему? – спросил я, внезапно придя в ярость. – Какое это теперь имеет значение?
Он затушил косяк о край стола и положил окурок в карман.
– Это жульничество, – сказал он. – Хочешь побыстрее испустить дух – твое право. Но я не собираюсь тебе в этом помогать.
Почему-то это окончательно меня добило. При выключенном свете рыдать было гораздо проще. Я плакал таким плачем, когда будто бы плаваешь в собственных соплях.
Я плакал, как плакали даймоманы, когда попускались. Не потому, что кайф выветривался, а потому, что им никогда не было достаточно кайфово, чтобы суметь предотвратить наступление утра.
Наконец я совладал со своей скорбью. Она прошла, точно лихорадка, а я сидел там, усталый и холодный, как лед, чувствуя себя ветром, дующим в опустевшем коридоре.
– Она любила тебя больше всего на свете, – сказал Билли Лу.
– Я знаю, – ответил я.
– Она знала, что ты создан для великих дел, – произнес он, и мы снова погрузились в молчание. Я сожалел и о том, и о другом, я знал, что она в это верила, как знал, что это неправда.
Темнота снаружи меняла свои текстуры. Зазвучали голоса, возопившие к звездам. ««Какашка и болт»! – прокричали они. – Только посмотри: «Купальня для Шлюх»!»
– Думаешь, она где-то там, наверху, глядит на нас? – выпалил я. Это была идея, которую я где-то услышал, будучи ребенком: якобы все, кто умер, продолжали жить в блаженстве в качестве духов, и все наши близкие следовали за нами, будто прозрачная туалетная бумага, прилипшая к нашим ботинкам.
– Нет, – возразил Билли Лу. Я повернулся, чтобы посмотреть на него, и в тонкой струйке света, льющегося из окна, его лицо походило на лунную поверхность: сплошные ямы, кратеры и утесы. – Я думаю, где бы она ни была, вид оттуда намного прекрасней, чем этот мусоровоз.
Мы никогда больше не говорили о моей маме. Через неделю его уволили. К тому времени, как КС ворвалась в его каморку, чтобы арестовать, он – бац и пропал.
Но я вспоминал о том, что он сказал, и от этого мне становилось легче. Порой перед сном мне нравилось представлять, как моя мама летит верхом на ракете из звезд и смотрит, но не вниз, а ввысь, ввысь, ввысь, ввысь, во взрывы фейерверков из прошлого, настоящего и будущего – и все они ярко светят, разгоняя тьму.
Часть IV
Уолден → Лас-Вегас, Либертин
30
Говорят, если вы сумеете преуспеть в Новом Нью-Йорке, вы сумеете преуспеть везде. Но, как мне кажется, для начала нужно быть достаточно удачливым, чтобы суметь оттуда выбраться.
(из «Путеводителя афериста по Территориям Экс-США»)
Мне снилось, что я снова в Первой Централ-Плаза, в кабинете президента Бернхема, отдыхаю в прохладном дуновении системы кондиционирования. Было очень темно. И вскоре я понял, почему: президент Бернхем перенес свой кабинет вниз, туда, где проходила Подземка.
– Осторожность никогда не помешает, – объяснил он. На его столе стояла огромная стеклянная банка, наполненная мутной жидкостью. Внутри нее плавали два миниатюрных шара, от которых тянулись длинные розовые щупальца. Даже во сне я знал, что банка настоящая, что я точно ее видел. Я придвинулся поближе…
– Сожалею об этом. Нам пришлось удалить твои глаза. Это все из-за шрапнели.
Я уже понял, что меня ослепили и положили на каталку, а Менеджер по здравоохранению начал копаться у меня в животе.
– Где же она? – Улыбающееся лицо плавало во мраке за моими веками. – Куда же подевалось все остальное?
– Если вы не можете ее найти, используйте беспилотники, – приказал Бернхем. Я снова мог видеть, но едва различимо. От жужжания крохотных металлических дронов воздух наполнился блеском металла.
А когда они устремились в открытую полость моего желудка, я закричал. Затем они спустились вниз по горлу, весь этот холод металла входил в мои легкие и наполнял их прохладой…
Я проснулся от холода, крича.
– Тише. Выпей. Это пойдет тебе на пользу.
Вода попала мне в горло и в рот, вода пропитала подушку, вода скопилась у меня на языке. Незнакомец возле меня казался лишь силуэтом во тьме. Через отворенную дверь я увидел луну, распухшую от собственного света и плывущую среди звезд, будто слегка навеселе.
– Все хорошо.
Незнакомец оказался женщиной. Она отстранилась. Я закашлялся, а потом вдруг заплакал.
– Тише. Теперь ты в безопасности. Все хорошо.
«Где я?» – хотел, было, спросить я. Но сон вновь овладел мной и увлек в свои объятия.
Когда я вновь проснулся, было уже светло, и все та же незнакомка касалась моего лица. У нее была длинная седая коса, а ее лицо, полное оспин и трещинок, напоминало мамино. Только вот у нее не было и намека на сыпь.
– Наконец-то ты проснулся. – Когда она улыбнулась, все морщинки на лице сошлись воедино, как будто объединившись в общем усилии. – Я как раз смазывала твои ожоги алоэ. Ты сильно обгорел. Хочешь воды?
Что бы она там мне ни налила, это была не вода. Это была музыка в жидком виде.
– Как долго я был без сознания? – спросил я. Мое горло напоминало мусорный мешок, набитый колючей проволокой.
– Два дня. Тебе повезло, что мы тебя нашли, – продолжала она. – Еще несколько минут, и ты бы превратился в гигантский волдырь.
Внезапно нахлынувшие воспоминания повергли меня в панику. Я вспомнил тот мираж с водой вне моей досягаемости, Малыша Тима, стоящего на коленях, как я оставил Барнаби и Рамми. Бедная моя Рамми!
Я попытался сесть.
– Я путешествовал с друзьями. Со мной было трое. Мы должны помочь им.
– Все в порядке. – Она прижала меня обратно к подушкам. – Мы их подобрали. С твоим другом Барнаби все в порядке, мы даем ему обильное питье. Он поведал молодежи о своей книге. А Тим, благослови его Господь, хотел выменять у нас спичечные коробки на еду. – Она снова рассмеялась. – Можно подумать, мы потребуем денег у друга в беде.
– А что с нашим андроидом? – спросил я. – С ней все в порядке? Она уже проснулась?
Женщина колебалась.
– Мы как раз над этим работаем, – ответила она, и мое облегчение улетучилось. – Но не падай духом, – мягко добавила она. – Мы держим ее в прохладном, темном месте и деталь за деталью изучаем повреждения.
Я понял, что она пытается помочь, но от мысли о том, что Рамми разобрали на монтажные платы, я почувствовал себя несчастным. Это все моя вина. Я разбил наш ховер. Я забыл проверить бензин. Я обидел Рамми.
И мне так и не представилась возможность извиниться.
