* * *
Я не помню, как взошло солнце, помню лишь красный мир такого цвета, какой бывает, если смотреть через сомкнутые веки. Лишь кровавый мир, вывернутый наизнанку, со всеми его обнаженными внутренностями.
Я не помню, где оставил Рамми. Буквально только что я волочил ее, а потом перестал и, решив, что она ушла прочь, двинулся через пустыню, думая, что зову ее, однако я не слышал ничего, кроме давления всей этой жары, как будто вокруг меня сомкнулись чьи-то челюсти. На горизонте виднелась вода, большое озеро воды; я направился к нему, но оно все удалялось и удалялось, и всякий раз, когда я тянулся за миражом, он рассеивался. К тому времени, когда я понял, что сошел с дороги, я уже не видел ее позади себя и не знал, откуда пришел.
И все же это озеро, огромное озеро с тенистыми деревьями и родниковой водой, было слишком далеко, чтобы я мог до него добраться. Я глотал пыль. Мимо моих глаз пробежал паук, и только тогда я заметил, что лежу на земле.
Земля задрожала. Я услышал шелест колес и какое-то движение; в небо взлетали опилки, как будто их подбрасывало гигантское чудовище. Меня звали чьи-то голоса. Надо мной склонилась Эвалин, а затем моя мать, и она меня убаюкала.
ИНТЕРМЕДИЯ:
КРАТКИЙ ПАНЕГИРИК
Через три дня после того, как наземная бригада соскребла тело моей мамы с бетона, уложила ее в гроб из гофрированного картона и отвезла на участок № 2882, я получил повестку из Кадровой службы.
Было очень холодно, и пепел от лесных пожаров, бушевавших в БХИ Тех, был похож на снег. Мои ресницы примерзали друг к другу из-за слез, которые обжигали мне глаза, застывая прежде, чем успевали упасть. Я помню пиксельно-четкий силуэт ракеты над Пригорком. Я представил, как лечу на ней верхом, оставляя за собой хвост межзвездной пыли.
Среди хаотического нагромождения бежевых помещений, устланных коврами и отведенных под корпоративное регулирование, я встретил типичную крысу из КС: лет тридцати пяти, бледного вида, дряблую, напоминавшую буханку обогащенного витаминами Хлеба Кранч. Судя по бейджику, ее звали «Мелисса!». Не «Мелисса», а «Мелисса!».
Когда Мелисса! встала, чтобы выразить мне соболезнования, я увидел кобуру пистолета у нее на поясе, открывавшую дряблый живот. Это сильно меня задело: органы ее тела под этим животом все еще работали, а мамины – уже нет.
– Траки Уоллес, – произнесла она. Идиоты из Кадровой службы всегда принципиально использовали наши полные имена, как будто, не называя нас по идентификационному номеру, они делали нам большое одолжение. Это была одна из их странных уловок. – Я сожалею о том, что случилось с твоей матерью.
– Спасибо, – сказал я. Кадровая служба вызывала у меня мурашки: разреженный холодный воздух, запах лекарств, ковры, поглощающие звуки, окна, выходящие на изрыгающую газы мусоросжигательную печь и тысячи рядов мертвых крошек, а за ними – река Техниколор с ее химическим блеском.
– Давай, присаживайся, – сказала она. Еще одна уловка Кадровой службы. Стул, придвинутый к ее столу, выглядел так, словно его украли из детского сада. Сев на него, я бы оказался лицом к лицу с помещенным в рамку дипломом Мелиссы! в благодарность за десять лет службы в Корпорации, и миниатюрным табельным пистолетом фирмы «Глок», гладким и короткоствольным.
Я все же сел. Мелисса! вернула мне мамин визор, что было бессмысленно, потому что с него уже все стерли, к тому же у меня оставалось всего тридцать дней, чтобы вернуть его в Службу технической поддержки, прежде чем его вычтут у меня из зарплаты. А вот смартбраслет, как она сказала, я мог оставить себе. Его внутренняя поверхность была совсем коричневой от маминого пота, и если бы я поднес его к носу, то почувствовал бы ее запах: запах электронных сигарет, свежака и крема для борьбы с сыпью.
– Мы просмотрели ваше дело, – сказала она. У Кадровой службы не было никакого «я». Только «мы». Словно они были единым сознанием, разделенным на разные физические тела. – Ты никогда не опаздывал и использовал лишь один здравкупон за весь прошлый год – ты, должно быть, ешь по утрам «Вита Кранч™».
Я не ел «Вита Кранч™». Никто в Кранчтауне не ел «Вита Кранч™», потому что «Вита Кранч™» был напичкан таким количеством никотина, что, если не быть с ним осторожным, твое сердце просто останавливалось. Но я не стал этого говорить.
– У нас не так давно неожиданно открылась вакансия в Отделе доставки и перевозок, – продолжала Мелисса!. – Младший специалист по стабилизации систем. Это почти руководящая должность.
Я уставился на нее.
– Вы ведь говорите о должности моей мамы, да?
Она моргнула.
– Это существенное увеличение размера оклада, – добавила она. – Почти в два раза.
– Моя мама умерла три дня назад, – возмутился я. – Ее убила упавшая упаковка Картофельных шариков™.
На самом деле ее раздавил двухтонный контейнер, наполненный Картофельными шариками с натуральным сыром™ фирмы «Кранч», из которого высыпался груз. Несчастный случай, неисправное крепление, система безопасности середины века, которая отказала в самый неподходящий момент.
Моя мать, моя единственная родительница, чья кожа напоминала речную глину, а смех был подобен взрыву, отправилась на тот свет из-за продукта переработки растительного сырья.
Ей даже не нравились Картофельные шарики™.
– Серьезно? – Мелисса! откинулась на спинку стула. – Я слышала, это были Веганские чипсы Кранч™.
Не думаю, что она сказала это со зла.
– Я останусь на своей прежней работе, – ответил я. – Но все равно спасибо.
Возвращаясь в свою каморку, я заметил тысячи крошек, столпившихся на крышах, чтобы понаблюдать за звездами; их было так много, что казалось, будто все эти здания покрывала плесень. Но меня больше не волновали ни «Лопата с дерьмом», ни «Тампон» – меня не волновало и то, что Северная Корея и Техас могут проделать в небе дыру, что они вечно грозились сделать. Я злился из-за того, что звезды, эти глыбы из скоплений межзвездных газов, по-прежнему были там, тогда как моя мама стала кучкой пепла, ее зубы стали пеплом, как и ногти на ее ногах, ресницы и пальцы на руках, ее смех стал пеплом, ее шутки стали пеплом. Те холодные огни в небе, которые никогда никого не любили, продолжали сиять, а она нет.
Билли Лу ждал меня дома. Он курил ознобин – самокрутка вспыхивала между кончиками его пальцев. Обычно я кричал на него, но сейчас мне было все равно. Я сел рядом, не включая света, и какое-то время мы просто молчали. Единственным звуком было тихое шипение его затяжек. До того, как я тронулся умом, я терпеть не мог вонь ознобина.
Но в тот момент мне показалось, что он пахнет прекрасно, сладко, остро – и ужасно, напоминая вонь, исходящую из мусоросжигательных печей, когда уничтожают тела.
В какой-то момент я потянулся за косяком. Но Билли Лу держал его вне пределов моей досягаемости.
– Ни за что, малыш, – сказал он. Впервые в жизни он назвал меня иначе, чем «мистер Траки».
