Малыш Тим указал на дорогу до исправительной колонии Южного Лаббока, где он, угодив под нож хирурга, потерял половину своих мозгов. На этот раз он не улыбался.
В промежутках между ощетинившимися тюремными городками говорящие рекламные щиты кричали о Праве на жизнь, а гигантские проекции дополненной реальности обвиняли андроидное население во всем: от отсутствия рабочих мест до роста преступности (одна из них даже предупреждала о заговоре роботов с целью поработить людей или же использовать их в качестве источника продовольствия, даже при том, что роботы не нуждаются в пище). Химические пищевые комбинаты и русские православные церкви размером с разрастающиеся города усеивали горизонт. Там были арены для езды на быках и вытяжки размером с двигатели ракет, что рассеивали химический аромат барбекю; там был высоченный голографический Иисус, громогласно изрекающий слова предостережения в пустоту стрелковых полигонов, где грохотали выстрелы; там были пустынные кустарники и мерцающий жар, а в отдалении толпились нефтяные вышки, напоминавшие тощих зэков, что шли на собственную казнь.
Я не мог поверить, что здесь было так много пространства и что по прошествии нескольких сотен лет это место осталось прежним, скованным законами, деньгами и общими представлениями о том, что значит быть человеком. Окидывая взором всю эту землю, я удивлялся не тому, что Америка пала, а тому, что она вообще когда-либо существовала.
Удивительно, как много людей пыталось бороться за то, чтобы сохранить страну единой.
В Техас, может, и трудно попасть, но уехать оттуда проще простого. Я заснул с раскрытым «Путеводителем афериста» на груди. Проснувшись, я увидел небо Халлоран-Чьянга странного сине-зеленого оттенка. Похоже, мы только что пересекли пограничный кордон, миновав растянутые слинги заграждений и, по большей части, пустые сторожевые башни. Огромные призрачные кактусы, корявые и мокрые на вид, зловеще светились в утреннем свете, а луноцветы крепко сжимали свои мертвенно-бледные кулаки.
Через несколько часов поезд замедлил ход, чтобы сделать остановку в Санта-Розе. Тим, Рамми, Барнаби и я тихонько улизнули, не доезжая до станции, спрыгнув и покатившись по жнивью и высохшим пуринам.
Халлоран-Чьянг состоял из имевших разнообразные оттенки пергаментно-бледных растений и внезапных взрывов кислотно-ярких цветов. Там был кровавый мох, облепивший скальные уступы в отдалении, названный так, потому что начал расти после катастрофы 2072 года; морозостойкие радиоактивные цветы фейерверками взрывались над выбеленной грязью. Колючие кактусы казались в полумраке инопланетными захватчиками.
Я повсюду видел тяжелую наземную артиллерию и бойцов национальных войск, потеющих на утреннем солнце, пытаясь слиться с кактусами Горгоны. Водоканал был оцеплен рвом глубиной в десять футов и солдатами, некоторые из вояк все еще были облачены в форму Южной Кореи, в которой их десантировали.
Дорожные знаки указывали путь к «Кунашири»
[112], одной из крупнейших атомных электростанций в стране, которая также была одним из тех объектов, где произошло масштабное разрушение ядерного реактора. Из «Политики-03» я знал, что большая часть Халлоран-Чьянга принадлежит южнокорейским олигархам, которые вложили деньги в развитие Лос-Аламоса и программу Халлоран-Чьянга по исследованию космоса и других измерений в обмен на регулярные поставки урана, и, если верить слухам, на целую кучу готового ядерного оружия
[113]. Думаю, богатые кексы из Халлоран-Чьянга не станут переживать, если Россия сбросит бомбу
[114], уничтожит центральную часть континента и спровоцирует появление на свет целого поколения восьминогих детей. Они будут там, где им ничто не угрожает, в одном из шестнадцати других пригодных для жизни измерений, предсказанных новейшими квантовыми моделями.
Мы прогулялись до транспортного буйка, припаркованного в отдалении: это был массивный летающий сперматозоид, который должен был плавно доставить нас в Санта-Фе: Халлоран-Чьянг мог похвастаться самым большим парком авто на воздушной подушке на континенте. При въезде в Санта-Фе-Сун мы попали в пробку не только на дороге, но и над ней. На третьем уровне столкнулись два ховера, и место происшествия окружили полицейские беспилотники и регулировщики, пытающиеся ускорить или замедлить движение, чтобы транспортный поток мог двигаться дальше. Какой-то громила с нездорово-бледным лицом и в гладком, огненно-красном спортивном костюме попытался вклиниться сверху на нашу полосу движения – и едва не рухнул вниз прямо через лобовое стекло.
– Эй, да что у тебя за глюк? – Водитель буйка высунулся из окна и закричал: – У тебя сбой в системе или ты просто слишком туп, чтобы правильно ее запрограммировать?
Тот парень просто высунул руку из окна и показал нам палец, а затем снова взмыл в небеса.
Буек причалил в центре города, и мы высадились. Утреннее небо было заполнено беспилотниками: они измеряли уровень радиации, направление ветра и температуру воздуха, записывали, фотографировали и передавали данные обратно в Цитадель
[115]. Все это воздушное движение заставило меня немного понервничать. Кто знает, кто был там наверху и наблюдал за нами.
Улицы кишели туристами, заполонившими город в надежде увидеть запуск «Афродиты-01», третьей по счету ракеты, запущенной на континенте за последние десятилетия
[116], которая должна была отправиться на орбиту вокруг Марса с командой из восьми астронавтов. Продавцы торговали вразнос пуринами и водой по таким ценам, что мне сделалось дурно, а в вегетарианских тележках на углу лежали, слегка трепыхаясь, радиоактивные овощи и фрукты распухшего вида и агрессивной окраски.
