Ноттс добавляет: «Е. П. Блаватская определённо интересовала Клее, поскольку раскрывала таинственные силы, действующие на ином уровне человеческого сознания, к которому Клее всегда тянулся. В своих работах он почти всегда вырывает вещи из их привычного окружения, помещая их в безграничные пространства, указывая таким образом на тесную связь между землёй и космосом, живыми и мёртвыми, прошлым и настоящим»
[1144].
Поль Гоген (1848–1903)
Прославленный французский художник Поль Гоген, представитель символизма в изобразительном искусстве, также испытал на себе влияние теософии. Историк-искусствовед Томас Бусер пишет об этом в статье «Религия Гогена», опубликованной летом 1968 г. в «Арт Джорнал»
[1145]:
Одной из многочисленных особенностей Поля Гогена было то, что он писал картины на религиозную тему. Религиозных картин, написанных значимыми художниками конца XIX в., бесспорно мало, поскольку немногие великие художники того времени интересовались религией, даже тайно. Для Гогена религия, напротив, играла огромную роль в искусстве и в жизни… Его нельзя назвать ни креативным теологом, ни систематическим. И всё же… его вера была куда более мистической, чем общепринятая в то время. По-видимому, Гоген увлекался теософией…
Временами в сочинениях Гогена и, как мы видим, в его картинах выражены идеи, тождественные теософской доктрине, изложенной в популярной книге Эдуарда Шюре Les Grands Initiés… В теософии Гогена с самого начала привлекала идея посвящённого или провидца, который может заглянуть за пределы материального мира…
Бусер считает, что к 1889 г., когда вышла книга Шюре, Гоген, несомненно, уже был знаком с теософией. И действительно, теософия шла рука об руку с созданием Гогеном своего самобытного стиля. По меньшей мере, его принадлежность к теософии помогает нам понять, как художнику удавалось сочетать стили религиозного искусства и множества различных культур: яванской, египетской, греческой и т. д.
Значительная часть статьи посвящена анализу работ Гогена. Вот что Бусер говорит о его картине «Нирвана»:
Эта картина вовсе неслучайно почти в точности иллюстрирует следующий отрывок из книги Шюре:
«Перспективы, открывающиеся на пороге Теософии, беспредельны… Впервые встречаясь с ними, чувствуешь трепет бесконечности. Бездны бессознательного разверзаются внутри нас, открывая перед нами пучину, из которой мы происходим, и головокружительные высоты, к которым мы стремимся. Восхищённые этой беспредельностью и в то же время испытывая трепет перед необъятностью предстоящего пути, мы жаждем небытия, мы призываем Нирвану!..
Кто-то сказал, что человек рождён в углублении волны и ничего не знает о бескрайнем океане, расстилающемся впереди и позади него. Это правда, но мистическое откровение направляет нашу ладью на самый гребень волны, и оттуда, хотя и одолеваемые яростным напором стихии, мы всё же успеваем охватить весь необъятный простор океана и весь его величественный ритм, а взор, измеряющий глубину небесного свода, отдыхает в тишине лазури».
В заключение Бусер пишет:
Хотя таким образом предметы на картинах Гогена невозможно в полной мере «объяснить», кое-что о них всё-таки можно сказать. Грубо говоря: когда Гогену требовалось подумать о предмете, образ его мысли был теософским. Его воображение было теософским. Теософия была его мировоззрением. Надеюсь, это знание не является поверхностным объяснением, а помогает нам открыть новые глубины смысла его картин… Джон Ренальд как-то отметил, что Гоген, «питал свойственную всем недоучкам склонность к сложным, высокопарным теориям».
Воздух, которым дышал Гоген, был наполнен оккультизмом; во многом оккультизм стал основой для всего символизма. В случае Гогена, однако, теософия удовлетворяла его потребность в религии, теософская теория давала ему интеллектуальный фундамент, позволяющий углубить смысл картин, в то время как чувствительность позволяла ему трансформировать этот фундамент в фантастические образы.
Расположение Гогена к теософским идеям распространялось и на реинкарнацию, и в последние годы жизни на Таити он написал об этом сочинение «Современная мысль и католицизм», изданное посмертно. В самом начале Гоген спрашивает: «Откуда мы приходим, кто мы и куда мы уходим?» – это и название большого холста, дописанного художником в 1898 г. И сам же отвечает на этот вопрос:
Притча о лестнице Иакова, протянувшейся с земли до небес, по ступенькам которой поднимаются и спускаются ангелы Господни, в действительности напоминает восходящее или нисходящее движение по ступеням жизни, от нижней до самой верхней, в зависимости от степени проявления добродетелей или пороков. В этом и заключается идея метемпсихоза, признанная индуизмом, которую заимствовал Пифагор и которой он учил греков… Из вышесказанного следует, что именно душа формирует организм; душа является причиной эволюции живых организмов, в результате чего появляются различные виды существ… Бог как символ чистого, бесконечного духа, общего духа вселенной… становится принципом гармонии, итогом, к которому всё стремится, представленным Христом, а ещё до него – Буддой. В результате все люди должны стать Буддами
[1146].
После всего, что было сказано, возникает вопрос – преуспели ли родоначальники современного искусства во внедрении в него духовного элемента, и повлияло ли то вдохновение, которое они черпали от Е. П. Блаватской, на живопись в целом. Роджер Липси пишет в книге «Наше искусство»:
На исходе века появилось странное ощущение, будто изобразительное искусство выдохлось. Нет недостатка в талантливых живописцах, проницательных критиках и достойных художественных институтах, но, несмотря на это, культура изобразительных искусств переживает упадок, словно мы продолжаем производить искусство и размышлять о нём в отсутствие жизненно важного вдохновения или ощущения направления…
Уже сейчас мы говорим о постмодернизме, как будто исчерпали возможности модернизма, основного движения в искусстве XX в., и направляемся в безжизненную местность… Однако у модернизма была обратная сторона, а это значит, что она была и у современных художников. Заключается она в том, что мы, вероятно, не только не «исчерпали» этот ресурс, но и почти проглядели его существование. Многие из признанных художников, чьи работы известны и вроде бы понятны всему миру, на самом деле остались непонятыми, поскольку мы ещё не постигли духовную историю современного искусства. Это были люди, которые заботились о «духовных вещах»…
В целом культура была удивительно слепа к духовному аспекту мыслей и трудов художников. Первоначальное стремление постичь психологию личности и исследовать сверхличностный мир смысла и энергий… было в большинстве случаев забыто, если не сказать – отвергнуто
[1147].
