Именно цензурный аппарат посвятил себя слежке за италоязычным контингентом в русских лагерях — этот интерес рос вместе с развитием соглашений между Италией и Россией о его освобождении. Вена прекрасно знала о процессе прежде всего благодаря итальянской печати, трубившей о соглашениях между Римом и Петроградом, о сборе итальянских военнопленных и о прибытии в Италию их первых конвоев. Таким образом, австрийцы быстро выявили Кирсанов как наиболее важное место сбора, при этом в августе-сентябре 1915 г. их цензура насчитала 269 мест интернирования, откуда шли письма итальянских пленных
[438]. Австрийское Верховное командование приказало цензорам осуществлять особый контроль за перепиской этой категории пленных и выявить их имена
[439]. В последующие месяцы была создана обширная база данных с именами италоязычных пленных в России, которая постоянно обновлялась на основе перехваченной корреспонденции. В то же время австрийские власти продолжали собирать подробную информацию о деятельности итальянского правительства, об отправке эмиссаров в русские лагеря с целью национальной пропаганды, о реакции на это среди пленных и т. д. В итоге появился тщательный отчет, составленный в виде книги (57 страниц, с указателем имен), отправленной в разные службы, занимающиеся делами итальянцев
[440].
Работа по анализу корреспонденции в первую очередь предназначалась как способ найти и идентифицировать «предателей», собрать доказательства, необходимые военным судам для процессов по обвинению в государственной измене и дезертирстве. Досье на каждого так называемого кирсановца (Kirsanover) после войны предполагалось использовать в качестве инструмента против «возвращения в Австрию политически ненадежных элементов»
[441], раз и навсегда искоренив ирредентизм. Уже и во время войны проводились судебные процессы, где заочно осуждали десятки таких солдат (часть их была освобождена и переведена в Италию, в то время как большинство всё еще оставались в плену в России). Свидетельства против них брались именно из переписки, при этом решающую роль играла интерпретационная работа цензуры. Пленному достаточно было быть отправленным в Кирсанов, чтобы признать его виновным в свободном «выборе Италии»; за антиастрийские намеки конфисковали в пользу империи движимое и недвижимое имущество
[442]. Австрийские газеты в целях устрашения регулярно публиковали списки дезертиров, чье имущество было конфисковано
[443].
Документация, подготовленная службой, отвечающей за цензуру италоязычных солдат, особенно интересна, прежде всего потому, что показывает систематичность, почти одержимость, с которой она собирала подозрительные намеки в письмах, отправленных или полученных пленниками. Служба постоянно составляла и переводила на немецкий язык сборники цитат из корреспонденции, содержащих мотивы ирредентизма. Женщина из Денно (Трентино), написала вполне безобидную фразу своему пленному брату: «Может, ты слышал об Оресте. Он сделал ошибку». Австрийцы бросались выяснять, кто такой Орест, раз его ошибка, скорей всего, состояла в том, что он «выбрал Италию» и, возможно, уже отправлен туда с одним из конвоев, организованных итальянскими властями. В другом случае пленный в письме своему брату, эвакуированному под Вену, сообщал об общем друге, который навещал свою тетю в Турине. Поскольку столица Пьемонта являлась основным местом сбора освобожденных «кирсановцев», сочли необходимым выяснить, кем был тот друг и не объявился ли он в Турине, будучи доставленным из России
[444].
Внимание к переписке было чрезвычайным: практически невозможно было ускользнуть любой значимой информации. Но при этом психоз по поводу предательства приводил к неправильному пониманию незначительных сообщений и присвоению им ошибочного значения.
Однако эта документация крайне важна, потому что она возвращает нам, пусть в выборочном виде и в переводе на немецкий язык, тот ценный источник, который, к сожалению, более не существует в его первоначальном виде. Подчеркнем, что перед нами — фрагменты текстов, взятые из бесчисленного множества писем и открыток: поскольку аппарат контроля посчитал их особо важными, они были переписаны и сохранены, став частью периодических отчетов цензуры. В них мы находим явные антиавстрийские заявления, намерения придерживаться итальянского предложения, ссылки на тех, кто уже сделал этот выбор, и на тех, кто отказался от него, положительные или отрицательные оценки «смены мундира», комментарии, высказанные в этом отношении в семейным кругах. Безусловно, это ограниченный и частичный источник. Ограниченный, потому что представляет собой лишь фрагмент огромной переписки пленных, говорящих по-итальянски: несколько сотен отрывков из неисчислимого количества посланий. Частичный, потому что шел поиск виновных, и в собранных цитатах дистанцирование от Австрии преобладает над демонстрацией лояльности, и, кроме того, полностью исключены письма, где политико-национальные мотивы отсутствуют. В этих сборниках мы находим наиболее компрометирующие цитаты — при полном отсутствии примеров существенного безразличия к национальной теме, которое, вне сомнения, преобладало. Было бы ошибочным рассматривать эти выдержки как репрезентативные для всей переписки, поскольку это означало бы придать вопросам лояльности несуществующую центральную роль
[445].
Тем не менее частичный и избирательный характер этих цитат все-таки полезен и для наших целей. Пусть они не могут сообщить нам весь сложный военный опыт, они показывают, как пленные реагировали на предложение Италии и на возражения противников «смены мундира». Тщательность австрийских властей при отборе отрывков убеждает нас в репрезентативности данных сборников для целей, для которых они создавались, а значит, и для наших. Кроме того, цитаты корреспонденции, выбранные австрийской цензурой, не представляют собой какой-либо случайный источник, а базу, по которой власти вырабатывали свое общее суждение о поведении итальянских пленных, степени их лояльности и причинах того или иного выбора. Сравнивая цитаты с итоговыми отчетами цензуры, теперь мы можем оценить степень обоснованности ее выводов.
