В то же время началась тесная переписка между Министерством иностранных дел и посольствами Италии в России, Сербии, Румынии, Болгарии и Греции с целью оценки осуществимости проекта и определения наиболее благоприятного маршрута, по которому будут вести солдат в Италию, и, прежде всего, для проверки готовность балканских стран разрешить транзит через их территории
[315]. Соннино плотно занимался этим вопросом; Саландра, по сути, не интересовался им, принимая предложения министра иностранных дел, особо не вникая. Русские, заявив, что они полностью привержены идее собирания итальянских пленных и что могут сразу отправить 102 офицера и 6 тыс. солдат, предложили два возможных маршрута
[316]. Первый, от которого сразу отказался посол Андреа Карлотти в Петрограде, заключался в том, чтобы отправить их по Северной Двине к Архангельску, откуда они могли совершить плавание по протяженному морскому пути — у берегов Скандинавского полуострова и Англии с тем, чтобы после трехнедельного путешествия, наконец, добраться до Италии. Балканский путь казался короче и, видимо, проще: пленных доставляли до российско-румынской границы, а затем отправляли через Румынию, Болгарию и Грецию в Салоники, где их брали бы на борт итальянских кораблей. Но эта намерение оказалось мало осуществимым из-за трудного положения, в котором оказались бы нейтральные балканские страны: они должны были бы открыть свои границы, подвергнувшись давлению со стороны Центральных держав с одной стороны и Антанты с другой.
Действия Вены в равной мере противостояли Риму: через своих представителей в Афинах, Софии и Бухаресте австрийцы заявили, что считают возможный транзит пленных актом нарушения нейтралитета. Австро-Венгрия прекрасно знала об итальянских маневрах: о них итальянские газеты щедро предоставляли массу точной и достоверной информации, чаще всего распространяемой газетой «II Giornale d’Italia», действовавшей почти как пресс-секретариат Министерства иностранных дел
[317]. Сопоставляя переписку балканских стран с Австро-Венгрией, с одной стороны, и с Италией, с другой, мы видим всю сложность их положения в попытке не рассердить вовлеченные стороны
[318]. Премьер-министр Румынии Йон Брэтиану заявил, что пропустит только небольшие группы до двадцати человек в гражданской одежде и с итальянскими документами, и вскоре афинское правительство последовало этой позиции
[319]. Для Румынии было предпочтительнее, чтобы транспортировка осуществлялась по Дунаю: бывших пленных грузили бы в Рени
[320], на территории России, и отправляли в сербский речной порт Прахово, где они должны были затем пересесть на поезд в Салоники. Таким образом румыны полагали, что смогут избежать обвинений со стороны Австро-Венгрии. Это означало вовлечение Сербии в операцию, что, с одной стороны, могло способствовать предприятию, так как она уже находилась в состоянии войны с Австро-Венгрией, с другой — усложняло всё из-за хаотической военной ситуации на Балканах, но также и из-за противоречий Белграда и Рима: оба государства стремились покорить многоязычное адриатическое пространство.
Правительство Сербии заявило, что готово приветствовать пленных в Прахово, но предвидит их длительный пеший переход до границы с Грецией, поскольку перегруженные железнодорожные пути зарезервированы для военного транспорта
[321]. Спустя несколько дней новое сообщение сербов показалось Италии еще менее приемлемым, поскольку в нем указывалось, что «если среди пленных будут обнаружены словенские и хорватские сербы, которые захотят остаться в Сербии, сербское правительство не сможет заставить их отправиться в Италию»
[322]. Это означало подвергнуть сомнению итальянский характер всех 6 тыс. солдат, предоставленных Россией: среди них явно окажутся славянские жители Побережья и Далмации. Интересовала при этом не столько судьба пленных, сколько судьба территорий, откуда они были родом. Рассмотрение их всех без исключения как итальянцев могло было быть истолковано как признание итальянского характера всех регионов их происхождения, с чем Сербия заранее не могла согласиться.
Однако несколькими днями ранее Соннино уже решил отказаться от идеи перевозки пленных в Италию, сославшись на причину «материальных трудностей, которые, с одной или другой стороны, мы обнаруживаем на пути этих пленных». На самом деле, это были не логистические трудности, вполне преодолимые, ни сербский интерес к солдатам славянского происхождения (он проявился уже после того, как Соннино принял решение). Настоящую причину можно найти в неприятных новостях из России, согласно которым многие из 6 тыс. итальянских пленных уже заявили, что не желают брать в руки оружие по прибытии в Италию. Посол Карлотти сообщил Соннино, что только часть офицеров и несколько сотен солдат заявили о своем желании влиться в итальянскую армию, в то время как остальные, «в основном крестьяне», предпочли бы быть освобожденными от нужды «идти на войну». Эту ситуацию также подтвердило российское правительство: по собственной инициативе при сборе пленных оно ясно дало понять, что они должны будут надеть итальянскую форму для борьбы против Австро-Венгрии, часто отмечая отнюдь не восторженную реакцию
[323]. Соннино пришел к выводу, что тех, кто решительно настроен на войну с австрийцами, следует проинформировать о том, что их стремления будут удовлетворены способами и в пределах, установленных военными властями, и что им будет отдан приоритет по прибытию в Италию. Что касается других, то их желание не поднимать оружие против Австрии могло бы быть принято во внимание, но без «ускорения их прибытия в Италию». Премьер-министр Саландра поддержал предложение Соннино
[324].
