Вдохновили радикалов и итоги Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Многие из них уехали на Балканы, чтобы стать добровольцами в сербской армии, но результаты войны после всех побед и потерь русской армии оказались столь унизительны для России, что позволили радикалам использовать их в деле пропаганды. Землевольцы не без успеха убеждали слушателей и читателей, что правительство следует сменить хотя бы потому, что оно даже во внешней политике показало свою неспособность как следует воспользоваться благоприятно складывавшейся ситуацией.
В конце марта 1879 г. в Петербурге появился А.К. Соловьев. Правоверный пропагандист, он решил убить императора за то, что местные и центральные власти не давали социалистам свободно излагать свои взгляды крестьянам. Его намерение было неоднозначно встречено землевольцами, но бурные обсуждения вопроса о цареубийстве в «Основном кружке» закончились ожидаемым компромиссом. Организация отказалась поддерживать Соловьева, но разрешила своим членам в частном порядке оказывать ему помощь. Некоторые землевольцы не преминули этим решением воспользоваться.
2 апреля 1879 г. Соловьев на Дворцовой площади Петербурга выпустил 4 или 5 пуль из револьвера, но лишь прострелил в нескольких местах «высочайшую» шинель. Александра II спасла как неопытность покушавшегося, так и то, что царь после первого выстрела побежал от Соловьева зигзагами, затрудняя ему прицеливание. Соловьев был схвачен и по приговору суда повешен. Однако джин уже был выпущен из бутылки. Радикалов не останавливали ни казни товарищей (В. Осинского, Д. Лизогуба, И. Ковальского), ни аресты руководителей «Земли и воли» (О. Натансон, А. Оболешева, Адриана Михайлова, М. Коленкиной). Благодаря усилиям Александра Михайлова, руководящий центр организации восстановили достаточно быстро.
Работа дезорганизаторов не ограничивалась убийствами тех или иных правительственных чиновников или разоблачением полицейских агентов. К 1878 г. чуть ли всеобщим правилом стало вооруженное сопротивление жандармам при аресте, а освобождение арестованных товарищей из тюрем достигло такого размаха, какого до сих пор не знала Россия. В июне 1876 г. товарищи организовали побег из тюремного госпиталя П.А. Кропоткина, а два года спустя из Киевского тюремного замка освободили Дейча, Стефановича и Бохановского. М. Фроленко устроился в эту тюрьму надзирателем и, завоевав доверие начальства, просто открыл двери камер и вывел товарищей на волю. Шуму этот побег наделал много. Ал. Михайлов затевал еще и освобождение Войнаральского, одного из героев «процесса 193-х». Того должны были перевести в Харькове из одной тюрьмы в другую, по дороге землевольцы и собирались напасть на конвой, чтобы похитить пленника. План не удался только потому, что раненные выстрелами нападавших жандармские лошади понесли и умчали прочь и узника, и его охрану.
Главное же заключалось в том, что радикалам становилась все более понятной бесперспективность учреждения землевольческих поселений в деревне при существующем режиме. Усилия же дезорганизаторов… Да, от покушений на царя и высших чиновников самодержавный режим не рухнул, но революционерам удалось, по словам Плеханова, «остановить на себе зрачок мира», то есть сделать свою борьбу достоянием мировой общественности. Вдохновляло и поддерживало их то, что деятельность народничества приветствовали такие мощные фигуры, как И.С. Тургенев, В. Гюго, Б. Шоу, О. Уайльд, М. Твен. Митинги же социалистов в поддержку российских коллег проходили не только в Европе, но и в отдаленном Египте и совсем уж неправдоподобно далеком Уругвае.
То, что начиналось как чисто русское явление, как протест против попыток правительства империи лишить радикалов права разговаривать с народом, постепенно превращалось в явление мирового масштаба. Чтобы убедиться в этом, сравним два примерно одновременных высказывания А.Д. Михайлова и К. Маркса. «Когда человеку, желающему говорить, – писал Михайлов, – зажимают рот, то тем самым ему развязывают руки». Основоположник же марксизма видел в происходившем на одной шестой части суши событие гораздо большей значимости. Он утверждал, что Россия представляет собой «передовой отряд революционного движения Европы». Расстояние от размахивания руками приведенного в отчаяние человека до уверенного жеста, которым тот же человек указывал всему миру путь к счастью и справедливости, оказалось на удивление коротким.
К весне 1879 г. разногласия между сторонниками традиционной работы с крестьянами («деревенщиками») и «политиками», отстаивавшими необходимость перехода к новым формам борьбы с режимом, приняло настолько острый характер, что решено было созвать съезд «Земли и воли» для урегулирования этих разногласий. Собственно, достаточно ярко они проявились уже при обсуждении намерения Соловьева убить царя. В.Н. Фигнер, вспоминая об этих обсуждениях, писала: «Возмущенный Попов воскликнул: “Если среди нас найдется Каракозов, то не явится ли и новый Комиссаров, который не пожелает считаться с вашим решением?!” На это друг Попова Квятковский, вместе с ним ходивший “в народ”, крикнул: “Если этим Комиссаровым будешь ты, то я тебя убью!”»
За три дня до съезда землевольцев, назначенного на 18 июня в Воронеже, одиннадцать «политиков» собрались в Липецке, чтобы выработать общую точку зрения. Среди них оказались почти все будущие руководители «Народной воли»: Александр Михайлов, А. Желябов, Н. Морозов, С. Перовская, М. Фроленко. Здесь, в Липецке в ходе трехдневных совещаний, замаскированных под пикник на открытом воздухе, «политики» выработали единое и единственное требование, с которым они и вышли на воронежский съезд. Оно заключалось в предложении внести в землевольческую программу пункт о временной необходимости борьбы за политические права и свободы, в частности за свободу слова и собраний.
Здесь же, в Липецке, Александр Михайлов зачитал обвинительную речь против Александра II. Монарху вменялось в вину: обман народа щедрыми обещаниями и посулами, лицемерие всех его реформ, нищета народа, жестокий разгром в 1863 г. польского восстания, казни радикалов в Киеве, Одессе и Петербурге, зверское обращение с политическими заключенными. Жаль, что в Липецке «по делу царя» выступал только «прокурор». Честное слово, «адвокату» было бы что сказать в защиту обвиняемого. А так, одиннадцать молодых людей единогласно вынесли смертный приговор Александру II и переехали из Липецка в Воронеж.
Разговор на съезде получился очень тяжелым, порой излишне нервным. Оно и понятно, ведь спор шел о том, вести ли и дальше пропаганду в деревне или признать, хотя бы временно, что основные силы организации надо переориентировать на политическую борьбу с правительством. Иными словами, спор касался собственно народнических, давно выработанных и освященных традицией убеждений. Теоретические разногласия, непростые личные отношения, вызывающие взаимное недоверие, – все это выплеснулось на съезде в полной мере. Плюс к этому ощущение, которое лаконично озвучила В. Фигнер: «Нас приглашали к участию в политической борьбе, звали в город, а мы чувствовали, что деревня нуждается в нас, что без нас темнее там».
Прямое столкновение «деревенщиков» и «политиков» произошло уже на первом заседании, когда съезд незначительным большинством голосов признал за «политиками» право пропагандировать свои взгляды в землевольческой печати. Вскоре после этого съезд покинул один из столпов «Земли и воли» Г.В. Плеханов (Жорж), сказав на прощание: «В таком случае, господа, мне здесь больше делать нечего. Приняв свое решение, вы тем самым признали, что “Земля и воля”, как выразительница революционных народнических идей, отныне перестает существовать». Через несколько лет, сделавшись марксистом, он также неистово набросится на мировоззрение народников вообще.
