Для подготовки переворота Ишутин объединил самых преданных ему членов «Организации» в еще более законспирированную группу, получившую название «Ад». Это был кружок «бессмертных» или «мортусов» (вообще-то обитатели ада обычно называются по-другому), стоявший над «Организацией» и осуществлявший контроль за деятельностью ее членов. Они-то втайне от единомышленников занялись подготовкой цареубийства. «Мортусы» должны были жить под чужими именами, порвать связи с родными и близкими. Им предписывалось «сосредоточить в себе ненависть и злобу ко злу и жить, и наслаждаться этой стороной жизни». К тому времени ишутинцы связались с петербургским кружком И.А. Худякова, и тот стал важной частью «Организации».
Члены «Ада» беззастенчиво мистифицировали непосвященных в их игры товарищей, рассказами о том, что Сибирь может отделиться от России и перейти под покровительство Соединенных Штатов, или что Герцен якобы уже выслал эмиссаров в Казань, чтобы поднять татар на мятеж; что «Организация» изначально является частью мощного бакунинского Интернационала, который Михаил Александрович пока еще только пытался сколотить за границей. При этом «мортусы» планировали ограбить почту, дабы получить необходимые для своей деятельности средства, а также отравить одного из членов «Организации» (В.А. Федосеева), с тем, чтобы унаследованное им от родителей имущество пошло на дело революции. Поговорить с Федосеевым о добровольной передаче имущества в распоряжение «Организации» они почему-то не считали нужным, видимо, это было бы слишком банально, поскольку не несло в себе никакой «героики».
Вот таким образом в радикальном движении начинали вырисовываться, пока что на словах, ростки нечаевщины, вскоре за которыми последовала, как мы увидим, и уже вполне зрелая нечаевщина. Бесчеловечные дела с необычайной легкостью следуют за человеконенавистническими предложениями; это добрые и высокие свершения медлят, десятки раз перепроверяя, действительно ли к ним кто-то взывает. Пока же в действиях ишутинцев присутствовала лишь игра ума, в ходе которой отсутствие дела заменялось буйными фантазиями. Во всяком случае, они разрабатывали достаточно немыслимые планы побега Н. Серно-Соловьевича во время его пересылки из Москвы в Сибирь, а то и освобождения из сибирского далека самого Чернышевского.
Если говорить о делах реальных, то в недрах «Ада» началась активная подготовка к покушению на жизнь императора Александра II. «Мортусы» верили, что чаемого ими переворота можно добиться путем серии цареубийств. После череды насильственных смертей венценосных особ напуганное правительство, по их мнению, поневоле согласится обустроить страну на социалистических основаниях. Внешне новая Россия должна была быть построена по примеру Северо-Американских Штатов, но на иных социальных принципах. Она представлялась радикалам бессословным объединением общин и артелей, издающих собственные законы и живущих в любви и согласии. Во главе общественного управления должно было встать Народное собрание, состоявшее из депутатов, выбираемых всем населением страны сроком на один год.
Для совершения покушения на жизнь царя Ишутин вызвал в Москву своего двоюродного брата Д.В. Каракозова. Тот, еще ничего не совершив, в середине марта 1866 г. размножил в Петербурге написанную им прокламацию «Друзьям рабочим», объяснявшую цель покушения на монарха. В ней, в частности, говорилось: «Удастся мне мой замысел, я умру с мыслью, что смертью своею принес пользу дорогому моему другу русскому мужичку. А не удастся – так все же я верю, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути. Мне не удалось – им удастся. Для них смерть моя будет примером и вдохновит их». В последнем Каракозов, к сожалению, не ошибся.
После недолгой и достаточно безалаберной подготовки он 4 апреля 1866 г. у решетки Летнего сада в Петербурге стрелял в императора, но промахнулся. Согласно официальной версии, точный выстрел Каракозову помешал сделать крестьянин Костромской губернии О.И. Комиссаров, подтолкнувший покушавшегося под локоть. С точки зрения правительственной пропаганды, подобный вариант развития событий казался необычайно привлекательным. Комиссаров представал продолжателем дела другого уроженца Костромской губернии Ивана Сусанина, спасшего в свое время от рук поляков первого царя из дома Романовых Михаила Федоровича (костромичи, видимо, умудрились взять подряд на спасение русских монархов). Да и то, что именно крестьянин предотвратил гибель Александра II от рук дворянина, звучало для власти обнадеживающе.
В верноподданническом угаре Святейший синод выступил с удивительной инициативой, предложив ежегодно 4 апреля проводить на месте покушения крестный ход в память о чудесном избавлении монарха от смертельной опасности. Тут не выдержал даже московский митрополит Филарет (Дроздов), справедливо усомнившийся, стоит ли постоянно напоминать россиянам о том, что возможно покушение подданного на жизнь царя.
Задержанный на месте преступления Каракозов вскоре дал признательные показания, и «Организация» Ишутина-Худякова была полностью разгромлена полицией. Покушение Каракозова осудили и Чернышевский, и Герцен. Последний писал в «Колоколе»: «Выстрел 4 апреля был нам не по душе. Мы ждали от него бедствия. Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами…» Резкие слова Герцена многим молодым радикалам показались обидными и несправедливыми, их отношение к социалисту-эмигранту как к человеку, отставшему, склонному к либерализму, после этого оформилось окончательно и бесповоротно. Оценка же Чернышевского стала известна только его ближайшему по ссылке окружению, а потому не могла повлиять на ситуацию в революционном лагере.
Говоря о надеждах ишутинцев, необходимо отметить, что покушение Каракозова, по их мнению, даже если бы не произвело революции, могло помочь возвести на престол великого князя Константина Николаевича, готового, как они считали, дать России конституцию. В обществе существовало также предположение, что Каракозов стрелял в царя с провокационной целью, дабы поднять народ против дворян, один из которых осмелился в ответ на крестьянскую реформу стрелять в «царя-освободителя». Наконец, третьи говорили о том, что выстрел 4 апреля был местью Александру II за то, что его реформы отстрочили надвигавшуюся революцию. Самое же главное заключалось в изменении психологии российских радикалов, у них, судя по всему, начинал развиваться «комплекс Раскольникова», носители которого считали, будто ради блага одних людей можно и нужно убивать других.
На суде дала о себе знать дремучая наивность многих обвиняемых. Некоторые из них даже не смогли внятно ответить на вопрос: что такое социализм? Для построения справедливого общества им казалось достаточным «заставить или просить правительство ввести социализм», будто он мог возникнуть по распоряжению правительства или «для введения социализма перевести на русский язык некоторые книжки». Тем не менее Каракозов и Ишутин были приговорены к смертной казни. 3 сентября 1866 г. на Смольном поле в Петербурге Каракозова повесили, а через месяц там же Ишутину, подвергнувшемуся омерзительной инсценировке казни, объявили о помиловании и наказании бессрочной каторгой. Скончался он в январе 1879 г. в тюремном лазарете на Нижней Каре от тяжелого психического заболевания.
Давая оценку выстрелу Каракозова и всей деятельности ишутинцев, Г.А. Лопатин справедливо замечал: «Схема так называемого каракозовского заговора отводила на первое время самому народу очень мало места в насильственной перемене его участи». Участники заговора питали искренние симпатии к народу, особенно к его низшим слоям, к «черни». Они готовы были помогать ему материально, распространять в этой среде свои взгляды, но, не доверяя революционному инстинкту народных масс, пытались подменить их собой, считая, что час самостоятельного действия народа еще не пробил.
