Провокация – тонкое и вполне осознанное искусство подлости, исключающее случайность своего применения. Люди, затевающие ее, точно знают, зачем они действуют и что последует за тем или иным их шагом. Поэтому провокации, в силу своей абсолютной гнусности, нуждаются не в оправдании, а в разоблачении, делаемом в назидание потомкам. Начнем, пожалуй, с «верхов», поскольку в России именно они зачастую определяли все стороны жизни населения страны, а значит, и особенности его поведения.
Когда Судейкин начинал борьбу с террористами, создавая сеть радикальных кружков, находившихся под контролем полиции, или когда он вербовал агентов из числа сломленных им социалистов, то смотрел подполковник далеко вперед. Он, конечно, хотел победить крамолу, но как-то странно, так, чтобы, не дай бог, не извести ее под корень, а лишь подчинить его, Судейкина, влиянию. В мечтах он воспарял очень высоко, желая уничтожить с помощью народовольцев не совсем адекватного, а потому слишком непредсказуемого министра внутренних дел Д.А. Толстого, стать незаменимым для Зимнего дворца специалистом по террору, а там…Там открывалась перспектива, от которой у подполковника захватывало дух.
Чуть позже в планы инспектора по особо важным делам вторгся директор Департамента полиции В.К. Плеве, который по части умения «провокировать» ни в чем не уступал своему подчиненному. Плеве, оказывается, тоже мешал министр внутренних дел, а потому он предложил Судейкину наступательный союз с целью устранения надоевшего им обоим сановника. У директора департамента дух не захватывало (может быть, по причине холодности темперамента, приводившей к недостатку воображения), поэтому он нарисовал перед подполковником совершенно ясную картину.
После убийства Толстого министром внутренних дел становится Плеве, а главой российской полиции – Судейкин. Хозяйничая в важнейшем министерстве империи и имея «ручную» жандармерию и не менее «ручных» террористов, они приобретали бы чрезвычайное влияние на монарха, что дало бы им огромную власть и… в общем-то и все. Власть, как известно, – вещь самодостаточная и выше нее для честолюбцев ничего не существует. Заговор Плеве – Судейкина, как мы видели, провалился, более того, оба они погибли от рук террористов, но задумка, согласитесь, была грандиознейшая!
А что же их противники радикалы? В 1877 г. крестьяне Чигиринского уезда Киевской губернии долго и безуспешно спорили с помещиками из-за размеров и качества своих пашенных наделов. Однажды в этих краях появился грамотный и решительный человек, обещавший дойти до самого царя и помочь селянам в тяжбах с их бывшими хозяевами. Пикантность ситуации заключалась в том, что в роли крестьянского заступника выступал член «Земли и воли» Я. Стефанович, а помогали ему два других землевольца – Л. Дейч и И. Бохановский. Их план базировался как раз на тех основаниях (наивный монархизм крестьянства), о которые не раз спотыкались народники, пытаясь революционизировать деревню. Теперь они решили использовать веру крестьян в царя в своих интересах.
Исчезнув на некоторое время, Стефанович вскоре вернулся к чигиринцам с царским ответом, который носил название «Высочайшей тайной грамоты Александра II» (документ был отпечатан в одной из подпольных типографий «Земли и воли»). В нем, в частности, говорилось: «Мы повелеваем оставить помещикам только усадьбы и такое же количество земли, леса, какое придется и всякому бывшему их крепостному… Непрестанная 20-летняя борьба наша за вас с дворянством убедила нас… что мы единолично не в силах помочь вашему горю и что только вы сами можете свергнуть с себя дворянское иго и освободиться от тяжких угнетений и непосильных поборов, если единодушно с оружием в руках восстанете против ненавистных вам врагов и завладеете всею землею… Всякий, кто готов положить жизнь свою за великое и святое крестьянское дело, обязан дать присягу на верность обществу “Тайной дружины”».
За восемь месяцев существования в Чигиринском уезде «Тайной дружины» в ее ряды вступили около трех тысяч крестьян, но дальнейшие успехи организации были прерваны до боли знакомым образом. Один из «дружинников», угостившись в шинке, во всеуслышание начал похваляться тем, что скоро крестьяне покончат с помещиками и заберут себе их земли и леса. После ареста он с перепугу рассказал все, что знал о «Тайной дружине» и ее руководителях. Последовали аресты, прервавшие создание армии крестьянских освободителей. Народники, в массе своей осудившие затею Стефановича и компании, называли ее мистификацией, старой самозванщиной, облеченной в новую канцелярскую форму. Однако, если взглянуть на дело с точки зрения крестьян-чигиринцев, «Тайная дружина» являлась типичной провокацией, прикрытой словами о благе народа, социальной справедливости и т. п.
А ведь известна задумка и еще более лихая, хотя и не совсем народническая, поскольку ее идею подал один из основоположников марксизма Ф. Энгельс. По его мнению, российские радикалы должны были попытаться совершить своеобразный дворцовый переворот. Ради этого Энгельс рекомендовал народовольцам вступить в переговоры с покинувшей в 1881 г. Россию вдовой Александра II Е.М. Долгорукой-Юрьевской о возведении на престол ее сына Георгия. В обмен на трон будущая регентша при малолетнем сыне должна была согласиться на проведение в стране широкой конституционной реформы.
Можно только гадать, как развивались бы события дальше, если бы известный теоретик народничества П.Л. Лавров не развеял иллюзий Энгельса и его российских сторонников одной фразой. Они, сказал Петр Лаврович, имея в виду Долгорукую-Юрьевскую и сановную верхушку империи, никогда не простят вам 1 марта. Лавров был абсолютно прав: трудно представить себе вдову императора или Лорис-Меликова, сопровождавшего княгиню в ее вояжах по Европе, вступившими в какие-либо переговоры с террористами, повинными в гибели Александра II.
Можно, конечно, сказать, что это была авантюра, а не провокация, но, во-первых, попробуйте провести четкую грань между ними, а во-вторых, дело в данном случае не в терминах. Сложное это понятие – «нравственность». Счастье народа, будущее нации – цели высочайшие… Каким образом сочетаются в них добро и зло, любовь и ненависть, допустимое и неприемлемое? Политика и мораль – так ли уж они несовместимы, как об этом часто говорят, то ли бравируя цинизмом, то ли искренне веря в принятое молвой противопоставление? А может быть, дело обстоит в точности до наоборот? «Красный» и «белый» террор действовали, как это ни удивительно, в одном направлении, приучая россиян к обесцениванию человеческой жизни, к тому, что сохранение старого порядка, так же как и установление нового, требуют варварских жертвоприношений. Другими словами, они с одинаковым успехом разрушали общественную мораль, ставя политические цели выше нравственных норм и устоев.
В конце концов оказывается, что мораль и политика взаимосвязаны теснейшим образом, и попытка развести их есть не что иное, как лукавство, нежелание отвечать на неудобные вопросы (а удобная мораль для человечества вообще почему-то не заготовлена). Власть и подполье затратили массу сил и средств для того, чтобы заглушить голоса друг друга и убедить сограждан в своей правоте. Однако человека, погрузившегося в изучение событий 1870-х – начала 1880-х гг., не оставляет странное ощущение то ли раздвоенности, то ли назойливой аберрации сознания. И данное ощущение при продвижении от события к событию только усиливается.
