– От тебя плохо пахнет! Я должен сесть спереди!
Кароч, жирдяй пересаживается к водиле, оставляя меня, сука, между смердючкой Юартом и Эмили, и та постоянно лапает меня за ляжку. Карл ничё не слышит, кроме затхлого запаха химикатов, которыми забиты его измочаленные ноздри и носовые пазухи, но сквозь пьяный сонный туман замечает ее движения и гадко, развратно мине лыбится. Потом затягивает «С днем рожденья меня», что плавно переходит в «Сердца, сердца, о славные сердца», после чего вырубается.
– Ебаная ты сторона Б, – смеюсь. Водила лимузина – тоже хибз и догоняет шутку
[49].
Када прибываем в Берлин, Карл, который во время полета был в невменозе, вдруг опять оживает. Выбираю иму пару футболок с магаза «Хуго Босс» в аэропорту.
– Клево, – говорит он за одну и: – Моя маманя никада б не одела миня в эту хуйню, Рентон, – насчет другой.
Он веселеет, када встречаем в гостиничном баре Клауса, промоутера. Клаус – ветеран танцевальной музыки и носится с Карлом как с писаной торбой, с ходу затаривая нас обоих снежком.
– ЭН-СИН вернулся! Я был на той вечеринке под Мюнхеном много лет назад. Она была чумовая. Твой друг… он залез на крышу!
– Угу, – говорит Карл.
– Как там этот чувак?
– Помер. Спрыгнул с моста в Эдинбурге, вскорости после.
– Ох… Мне жаль слышать… Наркотики?
– Все на свете – наркотики, братан, – говорит Карл, показывая, чёбы принесли еще одно светлое.
Первый бокал он заглотнул и не заметил, и можно видеть воочию, как пиво по новой наполняет отвратную бочку у него внутри. Этот сейшен, возможно, будет хуевым.
Конрад начинает ныть, что номер у него, видите ли, маловат. Пиздюк отыгрывается за то, что Клаус возится с моим старым корефаном, как со звездой. Потом и Эмили вся ершится: мой мальчиковый клуб гораааздо важней, чем она. Мы только сюда добрались, а я уже заебался. Этот сейшен будет хуевым.
«Темпельхофер-Фельд» находится на территории старого берлинского аэропорта, который закрылся несколько лет назад. Его планировали превратить в лагерь для беженцев. А теперь энергичные колоритные рейверы стали культурными эмигрантами, свалившими со старого, раздолбанного, цивильного капиталистического общества, которое не способно платить им минимальную зарплату и существует только за счет того, что перекачивает в свои чемоданы деньги их родителей в виде долгов.
Этот спартанский, внушительный, мрачный и прекрасный терминал нацистской эпохи, говорят, входит в список самых больших зданий в мире. Его гигантские ангары невообразимо изгибаются под навесным потолком без колонн. В свой бесполетный период он в основном сдается в аренду, и один из самых крупных арендаторов – Полицай. Два копа с автоматами смотрят на нас с каменными лицами, пока мы чешем внутрь здания с карманами, набитыми кокаином. Отыскиваем офисы в застекленном диспетчерском центре с видом на большую арену и ее сцены. Помимо копов, здесь расположены дорожно-транспортная инспекция и центральное бюро находок. Еще есть детсад, школа танцев и одно из старейших в городе варьете. Мы наблюдаем за приезжими рейверами, что толкутся и восхищенно глазеют на эту странную утопию, которую местные воспринимают буднично.
– Нехилая хатка, – признаю перед Клаусом, который практически меня игнорит.
Сейчас, када фест идет полным ходом, Клаус забил на общительность и превратился в свирепого фашистского пиздюка, гаркающего на загнанных шестерок. Сваливаю все проверить, лавируя между оттяжниками, пока арена заполняется. Тощий молодой чел, за которого я никада не слышал, играет интересный сет. Меня цепляет. Чешу в диджейскую, собираясь перетереть с ним, када закончит, как вдруг вижу, чё там нету вертушек. «Юарт. Тут нет проигрывателей. Блядь». Врубаюсь, чё забыл договориться за вертаки.
На нервяках спешу обратно в диспетчерский центр. Я сто раз повторял Карлу, чё надо идти, блядь, в ногу со временем. В ответ он тока пожимает плечами, мычит чё-то типа «мы что-нибудь придумаем» и при этом обычно вырубает еще одну дорожку кокса. Эмили с Конрадом забыли б даже свои карты памяти и наушники, если б я на постоянке их не пас, но они из другой эпохи. Хотя вся вина лежит на мне: надо было упомянуть об этом в райдере.
Я не вел дел с Клаусом раньше и говорю ему о проблемах с вертушками. Он смеется мне в лицо:
– Да у нас здесь уже больше десятка лет не было проигрывателей!
– А еще где-нибудь их нет – на другой сцене?
Он смотрит на меня, как на вчерашку, и медленно качает головой.
– Блядь. Что ж нам делать? – в раздражении высказываю свое беспокойство вслух.
Большая ошибка. В этой игре никада нельзя показывать свои сомнения или страхи. Засунь их себе подальше.
Промоутер пожимает плечами:
– Если вы не можете играть, значит мы не можем платить. Слот заполнит кто-то другой.
Околачиваясь у длинной стойки с пластиковым покрытием, Карл замечает нашу перепалку и подходит. Этот говнюк от снежка уже весь аж дымится. Одно это делает следующий мой вопрос Клаусу излишним.
– Марк, ты директор, угу?
Я точно в курсах, к чему дело идет, но мой крест по жизни – разыгрывать эту нудную канитель.
– Угу.
– Ну так директи нах. Найди пару вертаков. В Берлине эта миссия вряд ли невыполнима. До сейшена еще куча времени. А я пока прошвырнуся по фестивальной площадке, подбухну и попробую кому-нить за щеку напихать. Меня завсегда немецкие чикули прикалывали.
Я запихиваю в себя злость – на него, конечно, но и на себя. Бессильным протестом нифига не вымутишь, и мы это уже проходили. Как ни обидно признавать, пиздюк прав. Это моя работа – решать проблемы, и как раз щас у нас одна нехилая. Но этому блядскому ебаньку я не верю.
– Диджеи не пользуются винилом, с тех пор как Джон Робертсон перестал быть «хибзом»
[50]. Если б ты крутил после девять-один-один, ты бы врубался, блядь-нахуй. Потому-то у тебя лапы как у ебаной макаки, – таскаешь за собой эти коробки. Ебаная флешка – вот и все, чё тебе надо. Сгружаешь свой сет на «Пионер», жмешь воспроизведение и вскидуешь кулаки вверх, как припездол. Вот что значит щас диджеить. Не экстази, а техстази!
Конрад и Эмили, походу, уже между собой дружелюбнее: они поработали вместе в студии, а это хорошая новость. Хотя меня и беспокоит их скрытность по поводу нового трека. Надеюсь, жирное мудло не договорилось с кем-то на стороне. Он подходит, привлеченный нашими разборками, и качает головой, издевательски прыская:
