Я не устояла и быстро, очень быстро сполоснулась. В сундуках при ванной, кроме полотенец, нашлась чистая одежда – и я с удовольствием сменила свою, грязную и поношенную, на новую. И пусть всё другого цвета, и пусть рубаха длинновата. Поколебавшись, я открыла сумку и выбросила старую сменную одежду, положив взамен новую.
Утеплённые штаны, рубаха, плетёный пояс, носки, исподнее и травки с бубликами во внешних карманах – вот и всё, что помещалось в дорожную сумку. Кошель я прятала в зачарованных карманах куртки. И, кстати, хорошо бы здесь склад с одеждой найти и подобрать зимнее – телогрейку-вязанку, полушубок, шарф, шапку, рукавички. Денег-то немного, а дорога так и норовит удлиниться. И одеться надо как все, пусть зимой мне без одежды лучше, чем в многослойности вязанок, рубах, подштанников, штанов и шуб. Обличье касалось только головы – лица и волос.
На втором этаже все комнатки оказались одинаковыми – маленькими, с одной или двумя кроватями, а то и с заваленным подушками сундуком вместо второй постели. Я быстро пробежалась по кругу, но ничего интересного не нашла. И едва вышла из очередной комнатки, заметила напротив лестницу на третий этаж. И, поднимаясь, попробовала вспомнить, как попасть в башни и которая из четырёх наша, искрящих. Кажется, и здесь будет «подвернувшаяся» лестница…
На третьем этаже комнаты больше – для семей с детьми. И в сундуках я даже старые игрушки нашла: мелкие деревянные зверушки, разноцветные бусы и тряпичные куколки по-прежнему ждали своих маленьких друзей. Не удержавшись, я прихватила с собой одну приглянувшуюся куколку – чуть больше ладони, душистая травяная набивка, светлая рубаха до пят с обереговой вышивкой, плетёный поясок, русая коса, босоногость, безликость. У меня в детстве такая же была – вся истрепалась, а мама хранит на память. И я возьму эту и сохраню.
Куклу, кстати, и для полезных чар приспособить можно. И, наверное, у меня уже получится… не спалить. При случае… попробую чары на вениках.
В комнатах не находилось ничего нового и необычного, но я нет-нет, через дверь, через две, да заглядывала. Это же мой мир – мир чар старой крови, по которому я так соскучилась… И лишь Вёртка, проснувшись, шевельнулась и напомнила – время. Нельзя его расходовать так бездумно, особенно в побеге и в погоне. В побеге от гневной стихии и в погоне за теми, кто нёс в Шамир зло.
Очнувшись, я снова глянула в окно. Луна ещё горит… парни ещё спят. Ночь в самом разгаре… но и мне немного отдохнуть нужно. Как только мы покинем долину, свободного времени не останется. Я сразу подумала о лестнице в башню искрящих – и, едва выйдя за порог очередной комнатки, её увидела. Узкие каменные ступени чернели в песочной стене, приглашая.
Да, пора. В башнях обычно хранились ценности гостей, и те, кто создал постоялый двор, мог там что-то оставить.
И лишь ступив на лестницу и обернувшись на длинный коридор, я вдруг поняла. Пока бегаешь из комнаты в комнату, видишь только части. А когда, изучив эти части, смотришь на целое…
Нас здесь не было.
Мы здесь так и не появились – те, для кого строилось убежище, до него не добрались. Не смогли. И те, кто его создал, обратно не вернулись. Исчезли. Может быть, выжили и спрятались в другом месте, не решившись идти обратно опасными дорогами. А может…
Мне стало так больно… Внутреннее солнце, яростно вспыхнув, полыхнуло, обжигая. Кровь загорелась, виски заломило, перед глазами потемнело, грудную клетку сжало, дыхание перехватило. И ступени озарились ярким светом, прокалились до боли в ступнях. И только это сдвинуло меня с места, заставив отвлечься и нырнуть в прохладный полумрак лестничного пролёта. И, опустившись на ступеньку, я вдохнула-выдохнула, успокаиваясь.
Когда-то нас было много – очень много. Меньше, чем людей, но достаточно. А сейчас мы через одного друг другу родня. И до сих пор не знаем, сколько – сколько искрящих сгинуло в той давней бойне. Хотя, наверно, старики знали. Старики всё знают, но не спешат делиться своими открытиями с недалёкой мелочью. Они читают память предков без проблем – зажмурились, задали нужный вопрос… И смотрят, и видят, и знают.
Вот дорасту… если доживу.
Солнце успокоилось. Встав, я устало побрела наверх – по крутой дуге узкой лестницы, проложенной в каменном колодце.
Вёртка, искупавшись в моей внезапной вспышке, окончательно проснулась и довольно урчала, впитывая остатки силы. И мне сразу стало легче – намного. И еще и поэтому мы нужны друг другу, да. В искрящих изначально заложено много скрытой силы, которая может рвануть в любой момент. Паразиты не выживали без нас, а у нас было меньше шансов выжить без них.
Лестница упёрлась в низкий дверной проём. Помедлив, я шагнула в полумрак и оказалась в знакомом круглом помещении. Просто – в помещении, несколько этажей и никаких перекрытий. Стены в бегающих трещинках и полках ступеньками, потолок – в солнечных пятнах. У меня защемило сердце. Как давно я не была дома…
После Гиблой тропы я старалась жить той жизнью, какой оставалось. Я старалась привыкнуть, смириться… забыть. И я почти забыла. Но с чем родишься – то навсегда в тебе, и никакие Уводящие этого не отнимут, никакая чужая сила не изгонит. Раскалённую старую кровь. Солнечные чары. Память. Меня словно отравили осенью, но с каждым прожитым годом, взрослея и входя в силу, я по капле выдавливала из себя чужеродное. Хотя предполагалось, что всё будет наоборот.
Я села на пол в центре помещения, ровно в середину круга, и закрыла глаза. Вдох-выдох, и кровь снова раскалилась, рванула по телу неудержимой горной рекой, гремя на перекатах. Пол сразу нагрелся, а полумрак растворился в слепящих лучах.
Я – солнце Шамира. Одно из последних.
Покажи мне…
Противоположная стена засеребрилась, пошла волнами и затвердела крупным осколком зеркала. И в нём мелькнуло мальчишечье лицо, которое я сразу узнала. Дорог. Капли памяти Мирны по-прежнему смешивались с моей, подсказывая.
…и дрожащим указательным пальцем левой руки мальчик написал на лунном пятне: «История ходит по кругу, и забытое всегда возвращается».
Кривые буквы дрогнули и отделились от стены, зависнув в воздухе над его головой. Мальчик улыбнулся и продолжил писать, бормоча:
– Забытые легенды – это и выдумка, и сказка на ночь, и слухи ради слухов, и сокрытые тайны. Но это и истинность прошлого, скрытая за шелухой времени. Это песчинка истории, затерянная среди рукотворных сказов и небылиц, облаченная в ворох преданий и легенд.
Над его головой вилась косая вязь мерцающих красных букв, а посветлевшая луна, перебравшись через круг провала, закрыла собой тёмное небо. Мальчик заторопился, правой рукой цепляясь за мшистый выступ и проговаривая вслух:
– Истина прошлого почти забыта даже нами, наследниками старой крови – говорящими и пишущими. И нас мало. И еще меньше осталось помнящих. Они закрылись от мира, спрятались в страхе, но время приходит. И сила не оставит выбора тому, кто помнит. Через боль и слёзы, через страх и смерть она снимет с легенд шелуху времени и выдумок, как с луковицы снимают едкие лепестки кожуры. Снимет, чтобы понять. И рассказать. Чтобы проклятье прошлого пало. Чтобы старые ошибки никогда не повторились, – и крупно, размашисто: – Началось. Пора.
