Голубятник бросился навстречу своему помощнику, который едва тащился по причалу вместе с носильщиками, сгибаясь под тяжестью нагроможденных друг на друга плетеных клеток, по большей части пустых. Голубятник принял у него клетки с оставшимися голубями.
– Поставьте ванну сюда, – велел Ив матросам, указав на первую повозку. – Осторожно!
– Я хочу посмотреть… – начала было Мари-Жозеф.
Мимо прогрохотали по мостовой последние кареты.
Испугавшись шума, криков и щелканья кнутов, морская тварь забилась и завопила. От ее дикого звенящего вопля Мари-Жозеф в ужасе осеклась, а ломовые лошади чуть было не понесли.
– Осторожно! – снова воскликнул Ив.
Мари-Жозеф вытянула шею, пытаясь заглянуть за край ванны.
– Тише, тише, все хорошо! – стала уговаривать она.
Тварь пронзительно вскрикнула.
Матросы уронили ванну. Шесты и сеть попа́дали внутрь. На мостовую хлынула вода. Морская тварь застонала. Матросы бросились к галеону. Навстречу им шли голубятники: старший – нежно держа птиц огромными грубыми ручищами, посадив их на голову и на плечи, младший – таща пустые клетки. Матросы чуть было не сбили их с ног: младший уронил клетки, старший принялся поспешно прятать своих питомцев за пазуху.
– Вернитесь сейчас же! – надрывался Ив.
Матросы не подчинились. Их товарищи, которым были поручены другие грузы Ива, побросали ящики, сумы и тело в саване и тоже кинулись на корабль.
Глядя на расстроенное лицо Ива, Мари-Жозеф изо всех сил старалась не рассмеяться. Возчики с трудом удерживали лошадей и не могли грузить вещи, а мушкетеры не хотели: нести тяжести было ниже их достоинства и не входило в их обязанности. И разумеется, нельзя было рассчитывать на помощь графа Люсьена.
Разозлившись, Ив упрямо пробовал поднять ванну. Ему едва удалось оторвать от земли один угол. Какие-то мальчишки в лохмотьях, отставшие от толпы зевак, забрались на каменную стену и оттуда стали осыпать его насмешками.
– А ну, хватит!
Услышав приказ графа Люсьена, сорванцы затихли. Они соскочили со стены и хотели было броситься врассыпную, но он заговорил с ними неожиданно мягко и бросил каждому по монетке.
– Вот тебе су. И тебе. И тебе… Выполните, что вам скажут, – получите еще. Помогите отцу де ла Круа погрузить вещи.
Мальчишки наперегонки кинулись к Иву, готовые делать, что он велит. Грязные, оборванные, босые, они нисколько не страшились стонов морской твари. Возможно, им приходилось работать за хлебную корку. Они подняли ванну на первую повозку, вещи – на вторую, а тело в саване опустили на повозку, наполненную колотым льдом.
«Образец для препарирования, – решила Мари-Жозеф. – Мой хитренький братец поймал одну русалку для короля, а другую – для себя».
– Ив, поедем со мной, – попросила она.
– Не могу, – ответил он, взбираясь на первую повозку. – Я не вправе оставить эту тварь.
Разочарованная, Мари-Жозеф направилась к скромному экипажу. Лакей распахнул дверцу. Граф Люсьен, привстав на цыпочки, галантно помог войти. Ее удивило, насколько сильная у него рука. Пальцы у него оказались не короткие, как она ожидала, а непропорционально длинные. Он носил изящные замшевые перчатки. «Интересно, позволит ли он нарисовать свои руки?» – подумала она.
Ей очень хотелось узнать, почему он задержался на набережной. Ей было неловко разговаривать с ним, ведь он занимал высокое положение, а она – никакого. И если уж быть честной, она не знала, как с ним говорить – склонившись или глядя на него сверху вниз, с высоты ее роста. Она разрешила для себя этот вопрос, забравшись в экипаж.
– Благодарю вас, месье де Кретьен, – произнесла она.
– Не стоит благодарности, мадемуазель де ла Круа.
– Вам удалось увидеть морское чудовище?
– Я равнодушен к уродливым порождениям природы, достойным кабинетов редкостей, мадемуазель де ла Круа. Прошу извинить меня, я спешу.
Мари-Жозеф сделалось жарко от смущения. Она невольно оскорбила графа Люсьена и подозревала, что он не останется в долгу.
Граф что-то сказал своей серой арабской лошади. Та стала на колени, согнув передние ноги. Граф Люсьен вскарабкался в седло. Лошадь вскочила, на мгновение утратив всю свою грацию. Взметнув хвост султаном, она поскакала галопом, унося графа Люсьена вслед за его повелителем.
Глава 2
Версальский парк озарился лучами заката. Прибывающая луна приближалась к зениту. Почуяв стойла, упряжные лошади резвее побежали сквозь лес по накатанной грунтовой дороге.
Мари-Жозеф прислонилась головой к стенке экипажа. Как жаль, что она не смогла поехать с мадам в переполненной карете месье. Мадам бы непрерывно отпускала шутки по поводу сегодняшнего путешествия. Месье и Лоррен занимали бы ее любезной и остроумной болтовней. Шартр скакал бы рядом с каретой и рассказывал ей о своих последних химических экспериментах, ведь она была единственной женщиной, а то и вовсе единственным человеком при дворе, способным понять, о чем он говорит. Его супруга, разумеется, не понимала, да и не разделяла его интересов. Герцогиня Шартрская всегда поступала, как считала нужным. Сегодня, например, она не сочла нужным покинуть парижский Пале-Рояль вместе со свитой его величества, своего отца.
Если бы с Мари-Жозеф заговорил Шартр, то к ним вполне мог бы присоединиться и герцог дю Мэн. А потом и внук короля герцог Бургундский, и его маленькие братья потребовали бы, чтобы им разрешили поучаствовать в беседе.
Мэн, как и Шартр, был женат; герцог Бургундский был еще отроком, а его братья – детьми. Кроме того, по своему положению они неизмеримо превосходили Мари-Жозеф. Знаки их внимания не могли вылиться во что-то более серьезное.
Тем не менее Мари-Жозеф наслаждалась их обществом.
Соскучившись в одиночестве, устав от езды в тесном экипаже, Мари-Жозеф выглянула из окна. Здесь, вдалеке от резиденции его величества, никто не следил за привольными, широко раскинувшимися лесами. Подлесок усеяли упавшие ветки. Хрупкие побеги папоротника склонились над самой дорогой. Закат окрасил все вокруг приглушенным золотисто-алым цветом. Если бы она ехала верхом, одна, то остановилась бы послушать шум леса, птичьи песни в сумерках, понаблюдать за плавным полетом летучих мышей, трепещущих крыльями. Но экипаж все катился навстречу сгущающейся тьме, а кучер, слуги и даже ее брат не слышали таинственной музыки.
Подлесок исчез, деревья сделались реже, ветви уже не усеивали землю. По такому укрощенному, не таящему опасностей лесу охотники могли нестись, не разбирая дороги. Мари-Жозеф вообразила, как скачет по узенькой петляющей тропке за королевской свитой, преследующей оленя.
И тут вечерний лес пронзил неистовый, бешеный крик. Мари-Жозеф невольно схватилась за дверцу и край сиденья. Лошади испуганно шарахнулись, фыркнули и бросились вперед. Экипаж накренился. Измученная упряжка кинулась прочь от невыносимого звука. Кучер закричал и натянул вожжи, сдерживая лошадей.
