* * *
Оставалось решить судьбу Моле и других высших членов ордена, суд над которыми Климент оставил за собой лично; мы знаем, что таким приемом ему удалось вдохнуть им эгоистические надежды и добиться того, что они оставили своих братьев. Достигнув этой дели, Папа, по-видимому, забыл о томившихся в ужасном заточении; только 22 декабря 1313 г. назначил он комиссию из трех кардиналов, Арно де С.-Сабина, Николая де С.-Евсевия и Арнальдо де C.-Приска, рассмотреть их дело и вынести или осуждение, или наложение епитимии, сообразной с их преступлениями, а также назначить им из доходов ордена такую пенсию, которую эти прелаты найдут соответствующей. Кардиналы отложили свой суд до 19 марта 1314 г.; в этот день на эшафоте, выстроенном перед собором Богоматери, заняли места Моле, магистр Нормандии Жофруа де Шарне, визитор Франции Гуго де Перо и магистр Аквитании Годфруа де Гонвиль, извлеченные из темниц, где они томились почти целых семь лет, чтобы выслушать приговор, вынесенный кардиналами совместно с санским архиепископом и разными прелатами. Сообразно с теми преступлениями, в которых сознались обвиняемые, на них строго, согласно с законами, была наложена епитимия в виде пожизненного тюремного заключения.
Дело считали уже оконченным, когда вдруг, к великому неудовольствию прелатов и к великому удивлению толпы, поднялись Моле и Жофруа де Шарне и заявили, что они совершили не те преступления, в которых их обвиняли, а позорную измену своему ордену, чтобы спасти свои собственные головы. Орден был чист и свят; обвинения, возведенные на него, – ложь, их признания также ложны. Не медля ни минуты, кардиналы выдали обоих дерзких парижскому прево и пошли совещаться. Затруднение их продолжалось недолго. Узнав об этом, Филипп пришел в страшную ярость.
Короткое совещание его совета решило дело. Каноны предписывали сжигать еретиков-рецидивистов без всякого процесса; рецидив был ясен, и поэтому нечего было ждать, чтобы папская комиссия вынесла формальный приговор.
В тот же день на закате солнца воздвигли костер на одном маленьком острове на Сене, Острове Евреев, близ дворцового сада. Там на медленном огне были сожжены Моле и Шарне, до самого последнего момента отказывавшиеся от всех предложений милости в обмен на отречение. Они с такой силой духа перенесли казнь, что заслужили у народа славу мучеников; их пепел был с благоговением собран как святыня; и только современный апологист Церкви заявил, что их мужественная покорность провидению вполне свидетельствовала о том, что они были борцами сатаны. Смертью своей они одержали победу над своим гонителем и оправдали себя перед историей в том малодушии, с которым покинули на произвол судьбы несчастных, доверившихся их охране. Гуго де Перо и магистр Аквитании не были настолько мужественны, чтобы последовать их примеру; они подчинились епитимии и умерли медленной смертью в своих темницах. Наставника Кипра Рембо де Карона, по всей вероятности, избавила от костра смерть.
[166]
* * *
Так как через месяц с небольшим после этого умер Климент в страданиях от ужасной болезни (lupus), а через восемь месяцев погиб от несчастного случая на охоте и Филипп, имевший от роду всего сорок шесть лет, то, естественно, эти два события породили легенду, что Моле позвал Папу и короля на суд Божий. Подобного рода рассказы были очень распространены в народе, чувство справедливости которого было оскорблено всем этим делом. Даже далеко, в Германии, в смерти Филиппа видели справедливое наказание за уничтожение тамплиеров; рассказывали, что Климент проливал на своем смертном ложе слезы, вызванные угрызениями совести за три великих преступления, совершенные им: отравление Генриха VI, уничтожение тамплиеров и осуждение бегинов и бегинок. Один современный итальянский историк, благосклонно расположенный к Папе, извиняется, повторяя рассказ об одном осужденном и скитавшемся тамплиере, который, будучи приведен в Неаполь к Клименту, смело высказал ему многое в лицо, был осужден на костер и в пламени вызвал Климента и Филиппа явиться до истечения года на суд Бога; и это предсказание сбылось чудесным образом. Все подобные рассказы показывают настроение народа и его глубокую симпатию к мученикам.
[167] Впрочем, если во Франции по причинам, которые легко понять, общественное мнение высказывалось сдержанно, то повсюду в других местах все открыто приписывали уничтожение тамплиеров ненасытной жадности Филиппа и Климента. Даже и в самой Франции общественное мнение склонялось в пользу жертв. Годфруа Парижский доходит, конечно, до крайних пределов храбрости, когда пишет:
Dyversement de се l'en parle,
Et au monde en est gvant bataille –
L'en puet bien decevoir l'yglise
Mes l'en ne puet en nule guise
Diex decevoir. Je n'en dis plus:
Qui voudra dira le seurplus.
Доминиканец Петр де ла Палю, один из самых выдающихся богословов своего времени, проявил исключительное мужество, подкрепленное высоким чувством долга, когда в самый разгар преследования он явился перед папской комиссией, заседавшей в Пари же, и заявил, что он присутствовал при многих допросах, во время которых некоторые обвиняемые сознались в возведенных на них обвинениях, тогда как другие отрицали их; он подтвердил, что в его глазах отрицания заслуживают больше веры, чем сознания.
[168]
