Супрема.
Но благосостояние ордена было более чем достаточно для того, чтобы возбудить алчность королевских хищников; его могущество и его привилегии были достаточно велики, чтобы возбудить недоверие в уме даже менее подозрительного деспота, чем Филипп Красивый.
Было выставлено много хитрых теорий, чтобы объяснить поступок Филиппа; но это равносильно тому, чтобы ставить себе ненужную задачу. Во время ссоры с Бонифацием VIII тамплиеры, хотя их и обвиняли в том, что они тайно, несмотря на королевские запрещения, посылали в Рим деньги, все же поддержали дело Филиппа и подписали акт, одобрявший и подтверждавший Луврский собор, на котором в июне 1303 г. Бонифаций был открыто обвинен в ереси, и одновременно был сделан призыв созвать новый собор, который решил бы вопрос. Отношение между королем и тамплиерами были, между прочим, настолько дружеские, что королевские грамоты от 10 июля 1303 г. показывают, что сбор всех королевских доходов по всей Франции был поручен тамплиеру Гуго де Перо, который впоследствии был избран гроссмейстером ордена. В июне 1304 г. Филипп подтвердил все привилегии тамплиеров, а в октябре издал указ, которым им предоставлялись новые прерогативы и в горячих выражениях восхвалялись их заслуги.
В 1299 г. они дали ему огромную сумму в пятьсот тысяч ливров как вдовью часть его сестры.
Когда в 1306 г. Гюго де Перо потерял две тысячи марок серебром вследствие мошеннического исчезновения флорентийских банкиров Томассо и Ванно Моцци, Филипп быстро вмешался в дело и заставил аббата монастыря св. Антония Эмона, бывшего поручителем банкиров, уплатить деньги.
Когда в своих стесненных финансовых обстоятельствах король выпустил низкопробную монету и вызвал этим волнение в Париже, то он скрылся у тамплиеров, и тамплиеры защитили его от разъяренной толпы. Но сами эти услуги должны были неприятно отзываться на монархе, жаждавшем неограниченной власти и враждебно настроенном в отношении феодальных учреждений, которые он старался конфисковать в свою пользу. Несомненно, тамплиеры не были настолько сильны, чтобы отнять у монархии некоторые провинции и обратить их в независимое владение, но они могли во всякое время создать серьезную опасность в ходе борьбы, предпринятой против крупных феодалов, которых общие интересы и симпатии связывали с рыцарями.
* * *
Филипп стремился привести своих сеньоров к повиновению путем расширения королевской юрисдикции, а тамплиеры были подсудны только Св. Престолу; они не были подданными короля; они не были обязаны ему ни повиновением, ни верноподданничеством; Филипп не мог потребовать от них военной службы, как требовал этого от епископов; они же, наоборот, имели право объявлять войну и заключать мир на свой собственный риск, не навлекая ни на кого ответственности; они пользовались полной личной неприкосновенностью лиц духовного звания, и король не имел никаких средств принудить их, как мог это сделать в отношении галликанского духовенства.
Они были освобождены от всех пошлин, податей и налогов; король мог получить от Папы только уступку десятинного сбора. Будучи, таким образом, совершенно независимы от светской власти, рыцари, согласно своим уставам, находились в полном и слепом подчинении своим старшим.
Приказание гроссмейстера было приказанием Бога; ни один из членов не имел права запереть на замок ящик или сундук, выкупаться или пустить себе кровь и даже вскрыть письмо из дому без разрешения командора; всякое малейшее неповиновение влекло за собой потерю одежды и тюремное заключение в цепях со всеми ограничениями, связанными с этим наказанием. Правда, в 1295 г. в ордене проявились симптомы неповиновения, и Бонифацию VIII пришлось вмешаться, чтобы заставить братьев подчиняться их магистру; но эти волнения быстро улеглись. Среди рыцарей повиновение было серьезной обязанностью, еще более строгою, чем подчинение вассала сюзерену. Эта конгрегация воинов была аномалией среди феодального строя; поэтому, когда тамплиеры отказались, по-видимому, от своей воинствующей роли на Востоке, то Филипп, приняв во внимание их богатство и число их членов во Франции, должен был усмотреть в них существенное препятствие к осуществлению своих абсолютических замыслов и озаботиться об избавлении от них при первом удобном случае.
В начале своего царствования он стремился положить конец постоянным приобретениям монашеских орденов и тамплиеров, к которым переходило в собственность постоянно увеличивавшееся число недвижимых имений Церкви; один уже неуспех его стараний в этом отношении должен был укрепить в нем чувство опасности, происходящей отсюда. На вопрос, почему он напал именно на тамплиеров, а не на госпитальеров, можно ответить тем, что, по всей вероятности, причиной этого было то, что тамплиеры были слабее, а кроме того, таинственность, которой они окружали свои обряды, давно уже сделала их подозрительными и вредными в глазах народа.
[138]
* * *
Вальзингам предполагает, что Филипп, нападая на тамплиеров, имел в виду добиться для одного из своих младших сыновей звания иерусалимского короля, причем в удел ему должны были пойти владения тамплиеров. Подобный проект прекрасно отвечал идеям времени, и результатом его было бы новое вторжение Европы в Сирию. Быть может, это было действительно главным поводом, так как кандидатура Филиппа Длинного на звание иерусалимского короля была выставлена и обсуждаема на Вьеннском соборе; но было ясно, что ни один иностранный государь не позволил бы, чтобы владения тамплиеров в его землях перешли в руки одного из членов честолюбивого Капетингского дома.
Для объяснения поступков Филиппа вряд ли стоит, впрочем, искать других оснований, кроме финансовых. Король вечно сильно нуждался в деньгах для покрытия своих постоянных и огромных расходов по продолжительной войне против фламандцев. Он наложил такие тяжелые подати, что одни из его поданных восстали, а другие были близки к этому. Он выпустил такую низкопробную монету, что заслужил прозвище фальшивомонетчика. Ему оставалось мало источников для отыскания средств, и еще меньше мог он стесняться в этом.
Поток конфискаций в Лангедоке начал уже иссякать; с другой стороны, огромные суммы, доставляемые этими конфискациями в королевскую казну в течение более полустолетия, показали, какую пользу можно извлечь из ловкой кампании против ереси. Филипп только что окончил благополучно финансовую операцию, подобную той, которую он намеревался проделать с тамплиерами: он арестовал всех евреев в королевстве, отобрал у них все имущество, а потом под страхом смерти изгнал их из королевства. Записка, касающаяся рассматриваемых нами проектов и сохранившаяся до сего времени в архиве грамот, показывает, что он рассчитывал также воспользоваться конфискованными имениями тамплиеров. К несчастью для него, как мы увидим ниже, он не принял во внимание, что эти имущества как собственность духовенства были подчинены неотъемлемым правам Церкви.
