В приговорах, вынесенных братом Антонио Секко по делу крестьян вальденских долин в 1387 году, осуждение на ношение крестов обыкновенно сопровождалось штрафом от пяти до десяти флоринов золотом, уплачиваемых инквизиции "на покрытие расходов по делу". Государство попыталось было получить себе часть этих денег, но его притязания были отвергнуты собранием экспертов, созванным в Пьяченце в 1276 году ломбардскими инквизиторами, братом Никколо да Кремона и братом Даниэле да Джуссано. Первый тулузский инквизитор Петр Селла накладывал денежные наказания, назначение которых было более разумно: кроме паломничеств и других наказаний, осужденный обязывался содержать на свой счет, несколько лет или целую жизнь, священника или одного бедного из своей страны.
* * *
В позднейшую эпоху выставляли на вид, что штраф принципиально недопустим, так как, если обвиняемый – еретик, то все его имущество должно быть конфисковано, если же он невиновен, то он не должен быть наказан. На это инквизиторы возражали, что кроме еретиков есть еще сторонники и защитники ереси, люди, вся вина которых состояла в том, что они произнесли неосторожное слово; на этих людей можно было и даже следовало накладывать штрафы. Таким образом, злоупотребление осталось, так как оно было выгодно для инквизиции.
От штрафов нельзя отделять замену наложенных наказаний уплатой известной суммы. Мы уже говорили, как был распространен и прибылен обычай "слагать" с крестоносцев обеты; неминуемо аналогичное злоупотребление должно было запятнать и отношение Церкви к кающимся, которых инквизиция передавала ей в руки. Скоро было найдено оправдание, а именно, что деньги, собранные таким образом, должны идти на дела благочестия, а какое дело было более благочестивым, чем удовлетворение нужд тех, кто ревностно трудился над сохранением веры в ее чистоте. Примером здесь служил Св. Престол.
Мы уже видели, что в 1248 году папский духовник Альгизий приказал от имени Иннокентия IV освободить десять заключенных, сознавшихся в ереси, на том основании, что они пожертвовали крупные суммы на Св. Землю. В том же году Иннокентий официально разрешил Альгизию сложить наказание нескольким еретикам без согласия инквизиторов, и он предоставил полное право архиепископу Оха заменить "благотворительностью" духовные наказания, наложенные на воссоединенных с Церковью еретиков.
В это время Раймунд готовился к крестовому походу, и предлог был хороший. Еретики желали только одного – спасти свою жизнь ценой имущества, и проект обещал хорошие доходы. Ввиду этого в 1249 году Альгизий был послан в Лангедок с широкими полномочиями заменять наложенные инквизиторами наказания штрафами, предназначаемыми на нужды Церкви и Св. Земли, и раздавать все необходимые разрешения грехов, не обращая внимания на привилегии инквизиции. Нетрудно догадаться, что инквизиторы не замедлили последовать доброму примеру. В известных нам случаях обыкновенно определяется, на какое благочестивое дело должны пойти деньги; так, в 1255 году тулузские инквизиторы отменили наказания, наложенные ими на двенадцать главных граждан Лавора, под условием, чтобы они внесли известную сумму на сооружение храма, который впоследствии стал кафедральным собором этого города; в 1258 году они то же сделали и в пользу церкви в Нажаке. Мосты были предметом общественного пользования, и поэтому постройка мостов была подведена под растяжимое понятие "благочестивых дел".
В 1310 году в Тулузе Матье Эйшар был освобожден от ношения крестов и от паломничеств под условием денежного взноса сорока турских ливров на постройку моста на Тоннесе. В формуле подобных мировых сделок, составленной Бернаром Ги, говорится, что помилование, сложение паломничеств или других духовных наказаний допускаются при уплате сорок ливров на постройку известного моста или известной церкви, или "на дела благочестия по нашему усмотрению". Последняя оговорка показывает, что деньги, взносимые взамен наказания, не всегда шли на общественные дела.
Так, до нас дошли бумаги Нарбоннского инквизитора от 1264 года, который дал прощение Гильому де Пюи ввиду пожертвования им сто пятьдесят турских ливров на пользу инквизиции. Величина этих сумм показывает, как сильно желали кающиеся покончить дело миром и как велика была у инквизиторов власть вымогать деньги. Если инквизитор был человеком честным, то он мог, конечно, устоять против соблазна; но если это был человек алчный, то он пользовался почти безгранично легкой возможностью вымогать деньги у несчастных, беззащитных жертв. Эта система сохранилась до последних дней инквизиции.
Во время Николая V брат Мигель, инквизитор Арагонский, смертельно оскорбил несколько видных сановников, действуя согласно инструкциям Папы; они за это схватили его и продержали девять месяцев под замком. Это было возмутительное нападение на инквизицию. В 1458 году Пий II приказал архиепископу Сарагоссы выкопать кости одного из виновных и послать их в Рим на суд; но он добавил при этом, что архиепископ по своему усмотрению может заменить это наказание штрафом на нужды войны против турок и переслать эти деньги в папскую канцелярию. Само собой разумеется, что смертный приговор законным путем никогда не мог быть выкуплен деньгами.
****
Когда кающийся умирал, не выполнив своей епитимии, то случай для подобных сделок был особо благоприятен. Смерть не освобождала людей от инквизиции и отнюдь не смягчала ее преследований. На практике здесь могло быть различие между теми, кто умирал, смиренно выполняя свою епитимью, но не успев довести ее до конца, и между теми, кто добровольно не захотел подчиниться ей; но по букве закона невыполнение духовного наказания влекло за собой обвинение в ереси – безразлично как для живого, так и для мертвого.
Так, в 1329 году каркассонская инквизиция приказала вырыть и сжечь кости семи лиц, которые, не исполнив наложенных на них епитимий, умерли в ереси; это естественно влекло конфискацию их имущества и грозило их потомкам, кроме разорения, еще известными ограничениями прав, о которых мы говорили выше. Соборы Нарбонны и Альби предписали инквизиторам требовать удовлетворения от наследников тех, кто умер до суда, если они должны были быть осуждены на ношение крестов, а также от наследников тех, кто сознался и был осужден, но умер раньше, чем мог начать или выполнить епитимью. Ги Фукуа высказывает предположение, что в подобном случае кающийся попадает в Чистилище, и он приходит к выводу, что с его наследников ничего не следует требовать; но его авторитет должен был склониться перед более прибыльным учением соборов, и современное руководство предписывало инквизиторам требовать "приличного удовлетворения".
Есть что-то особенно отталкивающее в той алчности, с которой преследовали за пределами могилы тех, кто смиренно сознался, раскаялся и был принят в лоно Матери Церкви; но инквизиция не знала жалости и отбирала все до последнего гроша. Так, инквизитор Каркассона предписал пятилетнее паломничество в Св. Землю некоему Жану Видалю; но он умер, не успев выполнить этого. 21 марта 1252 года его наследники, вызванные на суд, показали под присягой, что все имущество покойного равнялось двадцати ливрам, и дали залог, что во всем признают решение инквизитора. Последнее было объявлено в августе, и от наследников было потребовано двадцать ливров, то есть все состояние покойного. А вот другой случай. Раймунд Барбайра умер, не совершив нескольких паломничеств, к которым, равно как и к ношению крестов, он был присужден. Опись его имущества показала, что у него были следующие вещи: кровать, одежда, шкаф, несколько голов скота и четыре су; все перешло к его родным. И вот 7 марта 1256 года инквизитор потребовал от наследников этого убогого имущества уплаты сорока су к Пасхе, взяв с них поручительство. Подобные случаи освещают ярким светом дух и приемы инквизиции, а также тот гнет, которым давила она несчастное население, предоставленное на ее произвол Даже в том случае, если дело шло только о предполагаемых сторонниках ереси, которые не были еретиками, их наследники все равно должны были подчиняться всякому денежному наказанию, которое было бы наложено на умерших.
