— Ко, на тебе лица нет. Что случилось? — в его голосе звучала неподдельная тревога.
Синдбад положил ладони на плечи Когъёку, мягко сжал.
Его руки. Такие знакомые прикосновения, дарящие силу и уверенность.
Что-то разорвалось внутри Когъёку, и слезы градом покатились по щекам. Она спрятала лицо на груди Синдбада, вцепилась в него руками, как утопающий в плот, и заревела в голос.
Мгновение Синдбад стоял неподвижно, словно заледенел, а затем осторожно прижал Когъёку к себе. Она уткнулась носом в его ожерелье, ледяной металл охладил ее разгоряченную кожу, и почему-то успокоил. Она больше не рыдала, а тихо всхлипывала, Синдбад ничего не говорил и просто ласково гладил Когъёку по голове.
Ей было так уютно стоять рядом с ним, она чувствовала себя заключенной в кокон из тепла и света. Хорошо и спокойно. И Когъёку поняла, что в ее душе все еще жил затаенный страх, и лишь присутствие Синдбада отогнало нависшую над ней черную тень. Его прикосновения не пугали. Исходящий от него аромат благовоний казался сладчайшим запахом в мире.
Он был единственным для нее.
Когъёку немного успокоилась и чуть отстранилась, но Синдбад не выпустил ее из объятий, взглянул настороженно.
— Что случилось, Ко? Почему ты плачешь? Кто посмел довести тебя до слез? — спросил он.
Когъёку поспешно замотала головой.
— Нет, меня никто не обижал. Селим хороший, он старался…
От воспоминаний ее снова замутило.
«Это не он, это все я. Я и мои старые раны».
Синдбад грозно свел брови, и всего на долю секунды Когъёку увидела, как в его глазах сверкнула золотая ярость.
— Селим? — тон Синдбада стал опасно вкрадчивым.
Но он быстро взял себя в руки, вернул на лицо благодушную маску.
— Думаю, не стоит говорить в коридоре. Тебе нужно успокоиться и все мне рассказать. Если у тебя проблемы, я с радостью помогу. Идем, мои покои совсем рядом.
Когъёку не успела возразить, как он потянул ее за собой.
Синдбад провел ее в свои покои, заботливо усадил в кресло и, открыв дверцы резного шкафчика, достал какую-то бутылку.
— Мне нельзя вино, — слабо запротестовала Когъёку. — Ты же помнишь, что со мной случается, если я выпью.
— Это не вино, — Синдбад уже плеснул янтарной жидкости в серебряный кубок и протянул ей, — а успокаивающий бальзам, он настоян на травах. Я использую его, когда особенно взвинчен и мечтаю уничтожить всех идиотов мира. Выпей, тебе полегчает.
Когъёку послушно приняла кубок и отхлебнула. Пряная жидкость обожгла горло, но разум прояснился. Горький вкус на губах смыл отвратительное ощущение от поцелуя.
Синдбад присел в кресло напротив Когъёку, улыбнулся.
— Стало лучше?
Она кивнула.
— Вот и хорошо. Тогда расскажи, что так расстроило моего любимого рыцаря?
Синдбад вроде бы перешел на обычный веселый тон, но Когъёку сумела расслышать тщательно скрываемые нотки беспокойства. Она замялась, не зная, стоит ли раскрывать сокровенные чувства. Но если не с Синдбадом, то с кем же еще она может поговорить?
— Я решила последовать совету Писти и попыталась встречаться с молодым человеком из дворцовой охраны.
Лицо Синдбада окаменело, а затем улыбка стала еще шире. Его особая неестественная улыбка.
— Замечательно, Ко! — выдал он радостно.
Но Когъёку уже не могла обмануть его игра.
«Он недоволен тем, что я нашла себе кавалера. Неужели… Ревность? Но раньше он всегда только шутил, когда за мной пытались ухаживать мужчины. Даже предложение руки от ремского вельможи не разозлило его».
— Так значит, его зовут Селим? — Синдбад продолжал говорить подчеркнуто беззаботно. — Я вспомнил его, очень многообещающий юноша, скоро получит чин лейтенанта. Хороший выбор. Но почему ты плакала, Ко? Неужели, он посмел тебя оскорбить? Если так, то я…
Когъёку улыбнулась. Светло и грустно.
— Он ни в чем не виноват. Дело во мне. Когда он прикоснулся ко мне, я чувствовала такое ужасное отвращение, что просто… словами не передать. Похоже, ты навсегда останешься моим единственным мужчиной.
Она не чувствовала боли или разочарования, понимание озарило ее разум яркой вспышкой и поставила все на свои места. Так и должно быть. Она решила.
Синдбад смотрел на Когъёку долго. Казалось, целую вечность. Она не могла ничего прочесть в его глазах, как ни старалась.
— Ко, не надо, — наконец произнес он. — Из-за одной неудачи не следует делать вывод, что все безнадежно. Твое отвращение к мужчинам понятно: ты через столько прошла, тебе нужно время, чтобы привыкнуть.
Когъёку упрямо замотала головой, но Синдбад продолжал говорить, и казалось, что он хочет убедить в первую очередь не ее, а себя.
— Ко, я никогда не смогу ответить на твои чувства, — от него повеяло холодом. — Тебе нужен мужчина, который оценит тебя по достоинству. Будет ежедневно благодарить Рух за то, что встретил тебя. Будет восхвалять твою силу и красоту. С обычным человеком ты сможешь познать радости любви, все яркие краски жизни.
Когъёку рассмеялась, резко, почти зло.
— Любви? Я видела, чего стоит любовь мужчин. Думаешь, сколькие их тех, кто приходил в «Белую лилию» говорили своим женам сладкие слова? Страсть проходит быстро, первое восхищение угасает. И что остается? Пустота. Я не хочу через несколько лет оказаться рядом с человеком, которому на меня плевать и который будет изменять мне с проститутками. Ты говоришь, что я должна найти того, кто оценит меня по достоинству? А разве не ты оценил меня? Мне этого достаточно. Твое уважение для меня дороже сотен признаний в любви от других мужчин.
Синдбад прищурился.
— И ты думаешь, я отличаюсь от них? Думаешь, я не стал бы изменять своей супруге?
— Нет, не стал бы, — твердо произнесла Когъёку. — Ты не опустился бы до банальной измены.
Синдбад желчно улыбнулся.
— Ты слишком наивна. Я такой же мужчина, как и все. Ты же сама видела мою худшую сторону, и все еще сохранила иллюзии?
Он хотел ударить ее словами и взглядом, хотел отпугнуть. Несколько лет назад Когъёку бы поверила, но теперь она видела его ложь. Видела, что на самом деле он не хочет причинить ей боль.
— Ты врешь, — спокойно сказала Когъёку.
Синдбад удивленно вскинул брови, а затем устало потер лоб и невесело улыбнулся.
— Ты видишь меня насквозь, Ко. Это даже пугает. Но кое в чем я не солгал: я не могу тебя полюбить.
Когъёку со стуком поставила кубок на стол и гордо вздернула подбородок.
— Но я хочу любить тебя. Разве мои чувства мешают тебе?
— Они мешают тебе, — произнес Синдбад, сделав ударение на последнем слове.
