— Тогда, может быть, Ваше Великолепие будет столь любезным, что наберет чистой воды для бедной-бедной Лизхен. — Эржебет устремила на него щенячий взгляд и умоляюще сложила руки.
— Да легко! — Гилберт снял камзол, повесил его на веревку и, закатав рукава легкой белой рубашки, подхватил два стоящих рядом с тазом ведра.
Колодец находился возле зарослей шиповника, Эржебет специально устроила сушилку для белья поближе к нему. Но, чтобы наполнить огромный медный таз, все равно нужно было сделать четыре ходки туда-сюда с полными до краев ведрами, поэтому помощь Гилберта была как нельзя кстати. Развешивая белье, Эржебет то и дело поглядывала на него. Ей нравилось наблюдать за тем, как он работает, как напрягаются мышцы на сильных руках, как он двигается, умудряясь оставаться величественным даже с обшарпанным деревянным ведром в руках. Гилберт часто помогал ей по хозяйству, колол дрова, таскал тяжелые вещи, и хотя он всегда сопровождал это шутливыми рассуждениями о том, какой же он чудесный, добрый и прочее в том же духе, он всегда предлагал помощь сам, без просьб и уговоров.
— Фух, готово. — Гилберт облегченно вздохнул, выливая в таз последнее ведро. — Вот это бандура. Здоровенная! В ней же мыться можно, как в ванне.
— Я бы и не отказалась искупаться, — Эржебет смахнула бисеринки пота со лба. — Сегодня такая жарища. Поэтому я затеяла стирку, так можно хоть как-то освежиться…
Она вытряхнула в таз белые рубашки Родериха, принялась полоскать. Гилберт встал рядом и наблюдал за ней. Через несколько минут Эржебет начала чувствовать неловкость под его взглядом. В последние годы она иногда замечала за ним такую странность: он вдруг замирал, пристально смотря на нее. Просто смотрел и все. Но Эржебет ощущала, как в такие моменты что-то сладко сжималось внутри, по коже пробегали приятные мурашки, а на щеках вспыхивал румянец. И она невольно вспоминала о той их встрече во дворце в Стамбуле, о которой они, будто сговорившись, никогда не упоминали.
— Чего ты уставился, Гил? — пробормотала Эржебет.
— А… Что? — Он вздрогнул, отвел было взгляд, затем снова повернулся к ней и небрежно кивнул на белье. — Да вот думаю, не явить ли мне сегодня истинные грани своего Величия и не помочь ли тебе еще и со стиркой?
Эржебет изумленно вытаращилась на него, начисто забыв о смущении. Одно дело колоть, рубить, забивать и таскать — занятия для «настоящего мужика», а совсем другое — полоскать рубашки. Такого она от него не ожидала. Стирающий Гилберт — это должно быть просто незабываемым зрелищем.
— Вы сегодня действительно превзошли сами себя, о Великий! — Эржебет отвесила ему шутливый полупоклон.
— Сам себе поражаюсь. — Гилберт хмыкнул и присел рядом с ней.
Он подцепил пальцем одну из рубашек, чуть приподнял над водой, брезгливо осмотрел. — Сколько кружев, черт возьми! Мне было бы стыдно такое носить.
— Осторожнее, — шикнула на него Эржебет. — Это дорогое фламандское кружево. Если порвешь… Я сама тебе что-нибудь оторву!
— Жуть. Я ей помогаю, а она мне еще и угрожает. — Гилберт картинно вздохнул. — Не волнуйся, я буду аккуратным. Он старательно прополоскал рубашку, затем отжал. — Ой, кажется, что-то треснуло. — На лице Гилберта отразилась паника.
— Треснуло?! — Эржебет в ужасе уставилась на него. — Шутка! — Он с милейшей улыбкой продемонстрировал ей целую рубашку.
— Сейчас ты у меня дошутишься, остряк. — Она погрозила ему кулаком.
После этого несколько минут все было спокойно, Эржебет стирала, Гилберт старательно пыхтел рядом. Вдруг что-то булькнуло, и в лицо Эржебет ударили серебристые брызги. Она взвизгнула от неожиданности, обернулась к Гилберту.
— Какого хре… Он каверзно хихикнул и снова плеснул в нее водой. — Ты же сама недавно говорила, что хочешь освежиться. Я просто решил помочь.
— Помочь, значит? — Эржебет недобро сощурилась и резко шлепнула по воде рукой, поднимая тучу брызг. Но хитрый Гилберт успел вскочить и чуть отбежал, так что намокла опять лишь она одна.
— Ванна только для вас, госпожа. — Гилберт показал ей язык.
— Ах, так? — Эржебет взвилась в притворном гневе. — Ну, тогда держись! Она проворно схватила стоящее рядом еще наполовину полное ведро и попыталась окатить Гилберта с головы до ног. Он отшатнулся, но недостаточно ловко, и его рубашка все же намокла.
— Искупайся немного вместе со мной. — Эржебет усмехнулась.
— Эй, так нечестно! — Гилберт взглянул на сырую, липнущую к телу ткань. — Я в тебя — совсем чуть-чуть, а ты вон на меня сколько воды вылила.
— Ничего, тебе полезно освежиться. Да не волнуйся, высохнет все. Давай я ее повешу… В ответ он проворчал что-то невнятное, но рубашку все-таки снял и протянул Эржебет. Та развесила ее на вешалке рядом с роскошной кружевной сорочкой Родериха и мысленно подивилась, как забавно они смотрелись рядом.
Эржебет обернулась к Гилберту, собираясь отпустить какую-нибудь шутку по этому поводу, но так и застыла безмолвной статуей. До нее вдруг дошло, что она впервые видит его без верхней одежды. Взгляд помимо воли заскользил по его обнаженному торсу: широкая грудь, рельефные мышцы, кубики на животе. Кожа у него была очень светлой, фарфорово-белой, но при этом он не казался хрупким, скорее он походил на статую из чистого мрамора, от него исходило ощущение надежности и силы. Эржебет закусила губу, почувствовав вдруг зуд в кончиках пальцев — мучительно, до дрожи, хотелось к нему прикоснуться. Она вся сейчас превратилась в одно это желание: гладить, ласкать. Ее взгляд уцепился за что-то блестящее — по груди Гилберта стекала капелька влаги. Медленно-медленно, точно густой мед, а не вода. «Сладкая, наверное… А его кожа сладкая? Или солоноватая от пота? Лизнуть… Попробовать…» — всплыли в голове неясные мысли. Двигаясь словно в бреду, Эржебет подошла к Гилберту вплотную. Он напряженно смотрел на нее, в глазах застыло озадаченное выражение.
— Лиз… Она легко смахнула пальчиком блестящую каплю и заскользила рукой дальше. На ощупь его кожа оказалась гладкой и упругой, все еще чуть-чуть влажной от воды. Гилберт судорожно вздохнул, вздрогнул. И вдруг резко накрыл ладонь Эржебет своей, прижал к груди точно там, где билось его сердце. Она почувствовала, как оно бешено стучит, и этот грохот отдался во всем ее существе. Другой рукой Гилберт обнял Эржебет за плечи, привлек к себе, и даже через одежду она ощутила жар его тела… В этот момент в кустах шиповника раздался жуткий треск. Громкий звук привел Эржебет в себя, она отшатнулась от Гилберта, испуганно взглянула на него и увидела в его глазах отражение своего страха. В кустах опять зашумело, казалось, через них пробирается кто-то весьма крупный.
— В здешних лесах, случайно, медведи не водятся? — почему-то шепотом спросил Гилберт, настороженно глядя на колышущиеся ветки.
— Да откуда? — Эржебет тоже внимательно наблюдала за кустами, мысли о том, что произошло сейчас между нею и Гилбертом, отошли на второй план, уступив место нехорошим предчувствиям. Ветки, наконец, раздвинулись, и на лужайку возле колодца вывалился человек в грязном камзоле, который, тем не менее, явно когда-то был весьма роскошным. Он затравленно осмотрелся, взгляд его остановился на Эржебет, лицо озарилось радостью пополам с облегчением.
