— Слушай, Люц, может у тебя того… ну, проблемы по этой части? Вот дерьмо, вроде такой здоровый мужик, а на самом деле… Надо было сразу сказать! С кем еще поделиться таким, как не с братом? Не волнуйся, я никому не скажу. Могила! И к этим костоправам криворуким обращаться не будем, лучше уж старыми, проверенными средствами полечим. Я тут слышал, что прикладывание подорожника…
— У меня все в порядке, — процедил Людвиг, отчаянно краснея.
— Тогда в чем дело? — Гилберт выглядел искренне озабоченным.
Тогда Людвиг решился признаться.
— Я просто… ну…
И закончил испуганным шепотом:
— Стесняюсь.
Он тут же пожалел о своей откровенности, потому что услышав такое признание, Гилберт громко фыркнул.
— Нашел, чем башку забивать! Тебе же нравится макаронная малышка. Ты нравишься ей. Вот и вперед да с песней!
Людвиг мысленно вздохнул: ему бы непрошибаемую уверенность брата.
— Я боюсь сделать что-то не так. Вдруг ей не понравится? Вдруг она еще не готова?
Гилберт посмотрел на него, как на идиота.
— Она же регулярно ночами залезает тебе в постель. Девчонка уже и не знает, как еще намекнуть, а ты заладил свое «не готова», «не понравится».
Людвиг испуганно замахал руками.
— Нет, нет! Аличе просто лунатик! Это у нее еще со времени смерти Древнего Рима, что-то вроде травматического синдрома. Она вовсе ни на что не намекает, а когда просыпается в моей постели, всегда очень смущается. Как я могу воспользоваться ее слабостью?!
— А по-моему она далеко не так невинна, как ты воображаешь. — Гилберт похабно хохотнул, но под мрачным взглядом Людвига снова стал серьезным.
— В общем, ты же все сам прекрасно знаешь, смотрел фильмы, читал умные книжки с картинками. Теперь повтори это с макаронной малышкой на практике.
Легко ему было говорить! Одно дело дрочить на порнуху, представляя Аличе на месте актрис, другое — проделать все это с ней в реальности. Да Людвиг умрет от стыда, прежде чем решится расстегнуть хотя бы одну пуговичку на ее кофте! А уж все остальное из их с братом национального кинематографа и пробовать не стоит! Если Гилберт, правда, проделывал все это с Эржебет, дивное дело, как она его еще не бросила. Хотя втайне Людвиг подозревал, что у нее просто не было особого выбора: вокруг топталось не так уж много подходящих мужчин, вот и пришлось довольствоваться весьма сомнительным кавалером в виде грубияна Гилберта. Но сам-то Людвиг не такой!
Мысли о единственной знакомой ему влюбленной парочке потянули за собой другие и вот уже Людвиг, внутренне замирая от собственной наглости, спросил свистящим шепотом:
— Брат, а как у тебя это впервые произошло… с Эржебет?
Взгляд Гилберта тут же подернулся мечтательной дымкой, на лице расплылась настолько довольная лыба, что Людвигу захотелось ему врезать.
— О-о-о, это было великолепно… — Спохватившись, Гилберт хлопнул брата по плечу так, что чуть дух не выбил. — Ты сам поймешь, что делать. Даже если с первого раза не получится, со второго точно выйдет класс. Главное — пробовать. В следующий раз, когда останешься с Аличе наедине, и вы начнете целоваться, то не останавливайся на этом. Приласкай ее как следует! Вам уже давно пора заняться делом! Долгое воздержание вредно для здоровья, это я тебе как бывший орденский послушник говорю. Нечего носиться с девственностью, как с писанной торбой! Ты же у нас эге-гей и ого-го! Вперед, тигр, ар-р-р!
Он вскинул вверх сжатый кулак, и Людвигу в этом жесте почудилась насмешка.
— Меньше бы вы с Эржебет думали о чужой личной жизни, а больше о своей, — рыкнул он.
— Да у нас все в полном порядке! — гордо выдал Гилберт. — А то, что она мне нос в прошлом месяце сломала, так это случайно… Не надо мне было мне слушать Франца и пробовать всякие затейливые позы…
Людвигу стоило огромных трудов сдержаться и не придушить Гилберта на месте.
— Просто. Убери. Разбитую. Посуду, — делая ударение на каждом слове, выдавил он и, круто развернувшись, зашагал на кухню.
— Завидовать нехорошо, Люц! — понеслось ему вслед.
Как назло, именно в этот момент в комнату заглянула Аличе.
— Чему ты завидуешь, Людди? — тут же с любопытством спросила она.
— Ничему. Не обращай внимания, — процедил Людвиг.
«Заменить что ли одну из кассет с ее фильмами про котят на порно?» — с тоской подумал он.
Интуиция подсказывала Людвигу, что это не поможет, однако он все же осуществил свой в высшей степени коварный план.
И жестко поплатился.
В один из приездов Аличе они как обычно сели смотреть кино и Людвиг с невинным видом трясущейся рукой вставил в видеомагнитофон кассету с самым мягким порнофильмом из своей коллекции. Потом можно будет соврать, что ошибся, в конце концов, о тайных пристрастиях Людвига и так уже знала вся Европа, смысла скрываться от Аличе не было.
Несколько минут они с Аличе смотрели эротическое действо в полной тишине, нарушаемой лишь доносящимися с экрана стонами. Заледеневший Людвиг мог только краем глаза наблюдать за Аличе. Та выглядела спокойной и, в отличие от него, даже не покраснела.
«Может, она поняла? И ей даже понравилось?»
Вдруг, на особо пикантной сцене, Аличе схватилась за живот и залилась звонким смехом.
— Людди, смотри какие ежики! Умора!
Больше порно Людвиг с ней никогда не смотрел.
После фиаско он решил плюнуть на все да последовать совету старших. Выпил для храбрости бутылку пива, и, едва прибывшая с очередным визитом Аличе, радостно пища, повисла у него на шее, потащил ее в спальню…
В первый раз все получилось очень даже неплохо — помогли-таки книжки с картинками. А во второй вышло вообще отлично.
— Ох, милый, я уже думала, ты никогда это не сделаешь, — проворковала Аличе, лежа рядом с Людвигом и игриво поглаживая легкий пушок волос у него на груди.
— Могла бы и прямо попросить, — слегка недовольно заметил Людвиг. — Я мыслей читать не умею.
Кокетливо прикрывшись простыней так, что остались видны только огромные, медово-карие глаза, Аличе пропела:
— Ах, но ты же мужчина, Людди, тебе и карты в руки.
— И барабан на шею, — буркнул он, но потом все же с облегчением рассмеялся, потешаясь и над наивностью Аличе, и, в-первую очередь, над своим тугодумием.
Бонус 15. Вечер воспоминаний
— Ну, зачем ты вешаешь оранжевый шарик рядом с синим? Они плохо смотрятся вместе.
— Молчи, женщина! Великому лучше знать, куда вешать шарики!
Эржбет преувеличенно тяжко вздохнула.
— И почему Людвиг каждый год поручает тебе наряжать елку? У тебя же совсем нет вкуса.
