– Адигены – прирождённые обманщики, которые обязательно предадут при удобном случае.
И снова – удивил. Канцлер сначала нахмурился, затем улыбнулся:
– Ты ведь не серьёжно сейчас?
– Да, это была ирония, – не стал скрывать Сямчик.
– Хорошо. – Улыбка стала шире. – У меня есть для тебя пять минут.
– Но я пришёл не для того, чтобы вас развеселить, – продолжил галанит, не обратив внимание на оговорку урийского лидера. – Я хочу помочь.
– Каким ображом? – насторожился Канцлер. – Ражве ты не сделал всё что мог?
– Пока я просто предал адигенов, – спокойно ответил Сямчик. – А делать то, что могу, я даже не начинал. Просто сижу на Фабрике, теряя драгоценное время.
– А чем бы ты мог его жанять?
– Помочь вам достать Помпилио. – Подумал и уточнил: – Попробовать достать.
– Попробовать?
– Он очень хитёр.
– Каким ображом ты собираешься его достать?
– Подлостью, – пожал плечами Сямчик. – Это же очевидно.
И в очередной раз убедился, что искренность оказалась на удивление правильной стратегией в общении с Канцлером: уриец в очередной раз сбился. Но не признав поражение в словесной дуэли, а изумлённый откровенностью галанита.
– Присядь, – велел Канцлер, принимаясь набивать трубку. – Хочешь кофе?
– Нет, спасибо. – Сямчик опустился на указанный стул. – Вы нервничаете, потому что не хотите отпускать лингийцев, но чувствуете, что они вас обыгрывают, а значит, обязательно уйдут.
С ответом уриец торопиться не стал. Раскурил трубку, пыхнул в потолок ароматным дымом, поморщился, словно вспомнив что-то дурное, но через секунду Сямчик понял, что морщится Канцлер от того, что вынужден признать:
– Я не ожидал, что боевая подготовка моей армии окажется настолько нижкой. – Это была искренность в ответ на искренность. Причём настоящая искренность. Канцлер понимал, что Сямчик уже составил представление об урийских вооружённых силах, и он мог бы ничего не говорить, но говорил, показывая, что оценил выбранную галанитом стратегию и готов ей следовать. – По сравнению с лингийцами мои солдаты представляются плохо вымуштрованным сбродом и только технологии пожволяют нам рассчитывать на успех в сражениях. Как только роль технологий снижается – нас бьют. – Пауза. – Я жнаю, что лингийцы считаются самыми умелыми солдатами Герметикона, но ведь сравнивать нужно с лучшими, так?
– Только так, – подтвердил Сямчик.
– Попав на Ближняшку, они должны были растеряться… кто бы не растерялся! – а они как будто не жаметили, что окажались на другой планете. Продолжили драться! А потом прыгнули на Урию. А мои… А мои бойцы неспособны ничего им противопоставить.
– Опыт – великая вещь, – негромко произнёс галанит. – Лингийцы умеют воевать, умеют побеждать и потому уверены в себе. Их очень трудно смутить.
– Я жаметил.
– Что же касается Помпилио, он и умён, и хитёр. Но ещё он благороден и не бросает тех, кого считает своим.
– Вряд ли дер Даген Тур считает галанитов своими. – Канцлер мягко улыбнулся. – Тем более тебя.
– О моём предательстве ему неизвестно. Что же касается остального, то Помпилио согласился взять «Дэво» в эскадру и принять над нами командование, – ответил Сямчик. – А значит, считает своими.
– Так, – тихо сказал Канцлер, попыхивая трубкой. – Продолжай.
– Я буду выходить в эфир с просьбой о помощи, и, когда дер Даген Тур меня услышит – он обязательно ответит.
– Он не пришёл на встречу, а жначит, он тебе не верит. И не поверит, когда услышит.
– Не верит, но считает своим, а значит, придёт, если я попрошу о помощи. Будет осторожничать, но придёт.
– Дер Даген Тур умён.
– Я выстрою разговор так, что он ничего не поймёт.
– Он спросит, почему переговоры ведёшь ты.
– Переговоры будет вести Капурчик.
– Капурчик справится? – поднял брови Канцлер.
– Ему придётся постараться, – жёстко произнёс галанит. – Я объясню Зиновару, чего от него хочу, а во время разговора буду подсказывать нужные слова. Капурчик справится. – Сямчик выдержал короткую паузу. – Мы договоримся с дер Даген Туром о встрече, вы его возьмёте и убедитесь в том, что мне можно доверять.
– В этом ты меня никогда не убедишь, – рассмеялся урийский лидер.
Галанит вежливо улыбнулся.
– Но идея мне нравится. – Канцлер побарабанил пальцами по подлокотнику.
Сямчик поздравил себя с очередной локальной победой и попытался развить успех:
– К сожалению, радио на «Дэво» имеет ограниченный радиус действия, но я надеюсь…
– Мы не станем жадействовать в операции «Дэво», – перебил галанита Канцлер. Даже не перебил – просто продолжил свою мысль, не обратив никакого внимания на слова собеседника и заставив Сямчика умолкнуть. – На «Бардукрале» установлена аппаратура, пожволяющая обмениваться сообщениями между планетами. – Галанит изумлённо распахнул глаза, но промолчал. – Вы с Капурчиком перейдёте на доминатор, отправитесь на Мартину и будете выжывать Помпилио с неё.
– В чём смысл? – не понял Сямчик.
– С Мартины передатчик «Бардукраля» накроет половину Ближняшки. Будем надеяться, что Помпилио окажется на этой половине и отжовётся. Вы его увидите, прыгнете и покончите, наконец, с этой проблемой.
– Я с ней покончу, – пообещал галанит.
Несколько мгновений Канцлер смотрел Сямчику в глаза, после чего спросил:
– Ты никогда не думал о смене работы?
* * *
Одного – самого первого и самого неловкого – перехода на луну хватило, чтобы Бедокур понял, как нужно готовиться к необычной атмосфере Близняшки, и следующие прыжки уже не приводили к таким последствиям, как первый. «Амуш» слегка тряхнуло, но именно слегка – «пинок Пустоты» порой случается весомее, – корабль потерял всего лишь пятьдесят метров высоты и замер на комфортном расстоянии от поверхности.
– Переход завершён, мессер, – доложил Дорофеев.
– Никак не привыкну к столь коротким прыжкам, – протянул дер Даген Тур, подходя к окну. Посмотрел на бурые скалы и пошутил: – А здесь ничего не изменилось.
– На унылых пейзажах лежит печать Вечности, мессер.
– Базза? – Помпилио удивлённо посмотрел на капитана. – Вы подверглись воздействию аномалии?
– Возможно, мессер, – не стал отрицать Дорофеев. – Я обратил внимание, что пейзажи прекрасные, вызывающие у созерцателя восторг своим совершенством, имеют свойство меняться в зависимости от времени года и времени суток, а иногда – тускнеть и даже вызывать обратные первоначальным чувства. И наоборот: унылые и мрачные картины остаются унылыми и мрачными всегда, что и позволило мне использовать в их отношении определение «вечные».
