Оператор сделал ещё одну попытку сфокусировать взгляд на собеседнике. На этот раз всё получилось.
— А я тебя помню, — заявил он, откладывая штатив в сторону. — Ты — мент. Насчёт убийства тут кантуешься.
— Вот и славно, — кивнул Кречетов. — Значит, представляться не придётся. Слушайте сюда, Максим Леонидович.
Караваев слушал внимательно, но личного интереса к затее не проявил.
— На кой мне комаров-то задарма кормить, — напрямую объявил он.
— Эксклюзив, — терпеливо открыв козыри Кречетов. — Вы снимете уникальный репортаж о задержании преступника. Такой материал любой канал оторвёт с руками. Опять же, гражданский долг.
На гражданский долг оператор поморщился. Но мысль об эксклюзиве заработала в нужном русле, и Антон себя поздравил.
— Значит так, — сказал маэстро, пожевав тонкими губами. — То, что сниму, моя собственность. С правом публикации в любых СМИ. Годится?
— Годится. Не забудьте только копию мне отдать.
— Само собой, — кивнул оператор. — Так, вечером я концерт снимаю. Часам к девяти освобожусь.
— Раньше и не надо, — заверил Кречетов. — Дождь съёмке не помешает?
Оператор перегнулся через спинку кровати и поднял с пола большой чёрный кофр с синими буквами «Canon».
— Обижаете, гражданин следователь, — сказал он, любовно кладя кофр на колени. — Моя старушка ни разу не подводила. Формат 4К, фильтры, инфракрасная подсветка. Кино будет, как в Голливуде.
После обсуждения всех деталей Кречетов и совсем уже повеселевший мэтр Караваев ударили по рукам. Оставалось дождаться ночи.
Громов прикатил из города в половине восьмого и, забрав из багажника машины две больших сумки, закрылся в номере.
— Прекрасно, — весело сказал Кречетов, наблюдавший его приезд из окна директорского кабинета. — Теперь он от нас никуда не денется.
Никита Степанович, третий час томившийся ожиданием, тоже заметно оживился.
— Скорей бы уж, — проворчал он. — Не пообедали нынче толком. Похоже, и не поужинаем.
Место засады Кречетов с участковым оборудовали заранее в кустах возле аллеи, соорудив что-то вроде шалаша и тщательно его замаскировав. Не пройти мимо укрытия по пути к лодочной станции кладоискатель никак не мог. Оставалось лишь ждать сумерек. Наверняка, Громов не отважится отправиться к пруду засветло.
Так и вышло. В начале десятого, как только на лужайке перед особняком вспыхнули фонари, Громов, озираясь, вышел из гостевого дома и, никем не замеченный, заспешил по дорожке в сторону пруда, сгибаясь под тяжестью здоровенной сумки. Он был одет во всё тёмное и явно спешил. С его стороны это было разумно: подходил к концу конкурс чтецов, и оживлённая толпа его подопечных вот-вот должна была разбрестись от летнего театра по всему парку.
Вслед за чиновником из двери гостевого дома выскользнула женская фигура, облачённая в чёрный балахон.
— Это ещё кто? — удивлённо спросил Кречетов, глядя на тёмную фигуру, догнавшую Громова.
— Похоже, они заодно, — сделал несложный вывод участковый, видя, как обе фигуры продолжили движение совместно.
— С дамой разберёмся потом, — бросил Кречетов. — Пора нам торопиться, Никита Степанович.
Они торопливо вышли из кабинета и, покинув особняк, припустили напрямки к своему убежищу. Громову и его спутнице, идущим по аллее, нужно было минут семь, чтобы достичь места засады.
Держащий себя в неплохой форме, Кречетов добежал до укрытия первым. За ним, заметно отстав, примчал участковый. Они рухнули под кусок брезента, служивший навесом, и замерли. Вскоре, со стороны аллеи раздались шаги и приглушённые голоса. Наконец, две фигуры, мужская и женская, вышли из-за поворота.
— Ты не понимаешь, — бубнил мужской голос. — Этого хватит и на Париж, и на жаркие страны. Хочешь, улетим прямо завтра?
— Чтобы ты бросил меня там, в Париже, и смылся с какой-нибудь сучкой? — прозвучало в ответ. — Нет уж, сначала оформим отношения, а уже потом дальние страны…
Шаги затихли, и силуэты растворились в сгустившихся сумерках.
«Что им всем в этом Париже, мёдом, что ли, намазано? Мне бы отпуск на месячишко, да денег вольных, закатился бы в Карелию или, ещё лучше, на Белое море» — подумал Кречетов, мучительно пытаясь вспомнить, когда в последний раз случался у него отпуск.
В кустах со стороны особняка затрещало.
— Еле вас отыскал, — раздался голос оператора, и к шалашу, отдирая от штанов колючие ветки, вышел Макс Караваев.
— Не опоздал? — спросил он, ставя штатив на траву.
— В самый раз, — бросил ему Кречетов. — Успеете подготовиться. Наши следопыты сейчас, наверное, сели в лодку. Скоро мы их увидим.
— Следопыты? Вы же говорили об одном человеке.
— Баба какая-то с ним увязалась, — пояснил участковый.
— Баба так баба, — профессионально не удивился оператор и принялся готовить аппаратуру. Ему было явно всё равно, сколько народу попадёт в кадр.
Наконец, лодка обозначила себя плеском вёсел.
Предположение Кречетова сбылось: силуэт лодки с двумя тёмными фигурами замер метрах в двадцати от берега напротив места убийства. Оператор немедленно приник к камере и принялся настраивать зум и инфракрасную подсветку. В лодке произошло шевеление и в воду плюхнулось что-то тяжёлое, должно быть, якорь.
— Готово, — сообщил Караваев, — съёмка идёт.
Он охлопал себя по карманам и извлёк пачку сигарет.
— А вот курить погоди, — шепнул Кречетов. — Ветерок в сторону пруда.
Караваев с сожалением кивнул, но всё-таки не удержался: достал сигарету и, размяв её в пальцах, приложил к носу. Сердобольный Никита Степанович понял жест завзятого курильщика, тихо предложил флягу — явно не с лимонадом. Караваев покосился на Кречетова, но тот демонстративно вздохнул и отвернулся, его больше занимало происходящее в лодке. Сделав пару хороших глотков, оператор с удовольствием крякнул.
— Семьдесят градусов, — охотно пояснил участковый. — На апельсиновых корках. Чистый витамин.
Пришлось шикнуть на компаньонов, иначе рассказ про витаминный напиток, перемежаемый дегустациями, продолжался бы до утра.
На лодке вспыхнул фонарь, и тотчас одна из теней с плеском упала в воду. Свет фонаря мелькнул в глубине и растаял. Ныряльщик находился под водой не меньше минуты. Затем вынырнул в стороне от лодки, отдышался и снова нырнул. Ныряния продолжались с деловитой регулярностью ещё не менее получаса. Заморосил дождь, силуэт лодки стал едва различимым. Оператор снова припал к камере, колдуя с настройками. Наконец, ныряльщик вернулся в лодку. Даже сквозь дождевую морось было видно, как он неистово жестикулирует. До шалаша долетела череда невнятных матерных фраз.
Наконец якорь был поднят, вёсла невпопад зашлёпали по воде.
