— Вы что ж, общались с сапожником?
— Да, но с другим. Он-то и поведал мне все премудрости этого ремесла, рассказал про Якко Пукку и его сына.
— Выходит, можно провести опознание с участием Ланга и Пукку? — задумчиво проронил инспектор и добавил: — С другой стороны, если у него был сообщник, то смысла в таком опознании нет. Думаю, стоит подождать чистосердечного признания кальканта.
Ардашев поднялся, подошёл к окну, и, глядя на улицу, вымолвил:
— Покоя мне не дают эти четыре ноты. Кто-то же их написал? Наверняка, это сделал человек, разбирающийся в музыкальной грамоте. Без сомнения, в них скрыто какое-то слово. Только вот, я пока не могу понять, что они означают.
— Забудьте про эти до-ре-ми-фа-соль. Какая теперь разница? Убийца Карла Бартелсена найден, скоро сознается и его будут судить. Возможно, эти два преступления никак между собой и не связаны. Направьте все силы на раскрытие смертоубийства Минора. Наш уговор насчёт Варнавской помните?
— Не забыл.
— Вот и дерзайте.
Клим Пантелеевич повернулся и спросил:
— Господин инспектор, вы допросили всех служителей церкви святого Олафа?
— Да.
— Включая и наёмных прислужников из тех, кто в момент убийства органиста там находился?
Саар взмахнул руками, воскликнув:
— Именно. Ради этого пришлось задействовать коллег. Столько бумаги извели! А куда деваться? Двенадцать хористов, калькант, ассистент органиста, кистер, викарий и пастор. Только зря старались, — он кивнул на серую папку.
— Позвольте мне ознакомиться с её содержимым.
Саар отпрянул назад.
— Что вы! Тайна следствия. Она хранится так же свято, как и целомудрие невесты перед брачной ночью. Нельзя-с.
— Но вы же сами сказали, что дело скоро отправится в суд. — Клим Пантелеевич пожал плечами. — Почему бы мне не показать? Вдруг найду дополнительные доказательства вины арестованного Ильмара Ланга, почему нет?
— Впрочем, вы правы. Смотрите, мне не жалко. — Он пододвинул папку. — Только смысла в этом не вижу. Важны лишь свидетельские показания смотрителя церкви — Айвара Пуусеппа — в отношении кальканта. Остальные — ни о чём: «не видел, не знаю, не был».
Ардашев опустился на стул и принялся просматривать протоколы допросов свидетелей. Инспектор откинулся в кресле и закурил новую сигарету. Настенные часы, качая маятник, медленно тратили свой завод. Часовая стрелка приблизилась к цифре шесть. Облако дыма зависало под потолком и нехотя уплывало в открытое окно. Когда частный сыщик достал вечное перо и записную книжку, полицейский вдруг дёрнул недовольно щекой и сказал:
— Насчёт выписок мы с вами не договаривались.
— Но фамилии всех, кто имеет отношение к церкви Святого Олафа я могу записать? Или мне надо обратиться за этим к пастору?
— Фамилии можете. Но что это вам даст?
— Вы же сами только, что предположили, что у кальканта мог быть сообщник. А ведь калькант и помощник органиста могли на пару провернуть ограбление и убийство.
Инспектор закашлялся и кивнул.
— Вы правы. Об этом я как-то не подумал.
Полицейский поднялся, нервными шагами заходил по комнате и принялся рассуждать:
— В таком случае, становится понятно, почему ассистент Томас не заметил арбалета, хотя стоял к нему лицом.
Неожиданно и инспектор остановился перед Ардашевым, и глядя на него, сказал:
— А что, если в этих четырёх нотах, о которых вы мне рассказали, кроется подтверждение его причастности? Извольте-ка мне их напомнить.
— До диез — ля — фа диез — ля.
Саар сел и записал. Потом положил карандаш, побарабанил пальцами по столу и заключил:
— Абракадабра. Белиберда. Вздор.
— По сути тут три ноты, так как нота ля повторяется дважды. Можно прийти к выводу, что слово состоит из трёх разных знаков, а одинаковых букв там две, — выговорил Ардашев, глянул на настенные часы и поднялся.
— Мне пора, инспектор.
— До свидания. Не забывайте. Заходите. И помните: судьба Варнавской в ваших руках. У нас, знаете ли, не особенно церемонятся с теми, кто живёт по поддельным документам. Сначала следственная, а потом и срочная тюрьма на Большой Юрьевской. А после заключения — депортация к большевикам, в Россию.
Ни говоря ни слова Клим Пантелеевич покинул сначала кабинет, а потом и полицейское управление. До встречи с Анастасией оставалось совсем немного времени.
Глава 15. Загадочные цифры
I
В кафе под названием «Старый Таллин», напротив синематографа «Унион», людей было мало. Аккордеонист — высокий мужчина лет сорока с роскошными усами — развлекал посетителей эстонскими народными наигрышами. Пахло сдобой, горячим шоколадом и жаренным миндалём.
У окна сидели Ардашев и Варнавская. Откупоренное и разлитое по бокалам шампанское «Doyen & Co», шоколадные эклеры, персики в желе «Шартрез», французское мороженное и две чашки кофе занимали почти всю поверхность стола.
— Вот я и не пойму, — продолжал беседу Клим Пантелеевич, — что эти ноты — до диез — ля — фа диез — ля — в партитуре пьесы Сен-Санса могут значить. И зачем их внесли в нотную тетрадь органиста и именно на семнадцатую страницу?
— Насчёт семнадцатой страницы — нет ничего удивительного. Партитура «Пляски смерти», видимо, на этой странице и была, так?
— Да, но мне кажется, в этом есть какой-то намёк.
— А может, это зашифрованное слово «mors»? — пробуя мороженное, предположила Анастасия и добавила: — Как то, что вырезали на окне у покойного Минора?
— Я думал об этом, но не сходится.
Варнавская сделал глоток шампанского и спросила:
— А за первую ноту вы брали ля?
— Нет, до. Ведь до — первая нота.
— Она первая, но не основная, — улыбнулась дама. — Нота номер один — ля. Именно ноту ля воспроизводит камертон и по ней настраивается весь оркестр. Это старая традиция. В ля-миноре раньше и писались все популярные мелодии. И когда-то порядок нот был такой: ля-си-бемоль-до-ре-ми-фа-соль. Позже решили, что последней нотой будет си, потому что перед ней есть си-бемоль. Это долгая история. В итоге всё стало на свои места, и нота до — первая, но ля всё равно считается основной.
— Так и в жизни: первый — не значит главный, — улыбнулся Ардашев. — Продолжайте. Прошу вас.
Анастасия съела ложку мороженного и сказала:
— Если считать от основной ноты ля (нота отсчёта в звукоряде) до диез — ля — фа диез — ля, то цифры будут: 5, 1, 10, 1. Это не строго по нотной грамоте, но вполне приемлемо.
— 51101, что же эта цифра могла означать? Денежную сумму?
