Ей показалось, что скорость машины не сообразуется с силой, с которой она давила на педаль.
Охотница снова нажала на тормоз и поняла, что он не работает. Дорога пошла под уклон, и Охотница отпустила педаль газа. Машина, однако, легко преодолела подъем. В панике Охотница схватилась за ручной тормоз и потянула на себя изо всех сил. Без толку.
Она готова была ругать себя на чем свет стоит, но времени не было. Она потеряла управление. После очередного поворота капот задрался; машина словно сошла с ума и, оторвавшись от земли, взлетела.
42
— Не притормозишь на минутку?
Микки послушно припарковался на обочине. Вера, прихватив с собой сумочку, вылезла из «фиата»; ее пошатывало. Она встала рядом с машиной и попыталась отдышаться. Микки смотрел на нее через приоткрытую дверцу. Веру, должно быть, укачало.
— Тут столько поворотов, и, кажется, я слегка перебрала, — сказала она, подтвердив его догадки.
«Когда-то алкоголь делал ее жестокой, — думал Микки. — Она превращалась в какое-то дикое животное. А теперь раскисла». Он на секунду почувствовал к ней отвращение: это была уже не его Вера.
Женщина сняла очки и уронила на землю. Нетвердой походкой она направилась по тропинке, что терялась в лесу.
Микки решил пойти за ней.
Вера шла вперед, покачивая бедрами, — вот так же она когда-то шагала прочь от бассейна, где тонул ее сын. Микки держался поодаль. Фары машины еще освещали их спины, но чем дальше они углублялись в лес, тем слабее становился свет. Скоро в чаще стало так темно, что Микки потерял Веру из виду, перестал даже слышать ее шаги.
Но вдруг деревья расступились, и они очутились на смотровой площадке в свете луны.
Вера сидела у парапета, откуда открывался особенно чудный вид на озеро. Отсюда оно казалось огромным масляным пятном: черным, блестящим и неподвижным. Листья деревьев шелестели на ветру, будто приветствуя их гулом аплодисментов. Глядя на Веру, Микки подумал, что жизнь обошлась с ней особенно жестоко. Он уже заметил, что у нее случались короткие провалы в памяти. Помутнение рассудка, разумеется, было следствием какой-то болезни — возможно, ранней деменции. Чистильщик бы с удовольствием воспользовался этой неожиданной встречей, чтобы разузнать о своем «прошлом». Жаль, его здесь нет.
Микки неторопливо приближался к ней.
— Ты помнишь, как я однажды в подвале запихнул голову твоего шестилетнего сына в стальные тиски? У него на голове остались шрамы. А помнишь, как я вырывал ему клещами зуб каждый раз, когда он не слушался? Помнишь, Вера?
Микки замедлил шаг, оттягивая момент.
— Ты была рядом и даже не пыталась меня остановить. — Он уже стоял в паре метров от парапета. — А потом твоего сына забрали, но он все равно пытался тебя отыскать. Ты знала? Я всегда был рядом с ним, я не смог бросить его на произвол судьбы. Кроме меня, у него никого нет.
Он заметил, что Вера закрыла глаза. Потом глубоко вздохнула и открыла. И снова ноль реакции. Казалось, она даже не слышала, что он сказал.
— Знаешь… Сама не знаю почему, но сегодня странный день, — спокойно ответила она. — Я вспомнила о своем дне рождения. Ты когда-нибудь думал о своем дне рождения?
Микки не понял, к чему она клонит, поэтому промолчал, но Вера продолжала:
— Говорят, день рождения — самый важный день в жизни, именно потому, что ты появился на свет. Поэтому ты празднуешь его каждый год, и все вокруг такие добрые, может, даже подарки дарят. Но понимаешь это не сразу — тебе объясняют, что именно этот день для тебя особенно важен. — Вера помрачнела. — А я даже не знаю, когда у меня день рождения, никогда не знала. В моем свидетельстве о рождении поставили дату наугад. А знаешь, почему так? Потому что мать не хотела об этом говорить. Сколько я просила в детстве — ну мам, ну скажи, ну когда я родилась, у всех есть день рождения, я тоже хочу. А она молчала…
Вера выудила из сумочки сигареты и зажигалку. Невидимый ветерок снова и снова гасил пламя, и она никак не могла закурить. После нескольких попыток она сдалась.
— Зачем я тебе это рассказываю? Мы едва знакомы… — Она снова притворно рассмеялась, но ее надтреснутый голос выдавал, что ей совсем не весело.
Микки стоял в шаге от нее. В свете луны ее шея, казалось, была цвета слоновой кости. Можно дотронуться — только руку протяни.
Женщина резко обернулась и вдруг погладила его по щеке.
— Я знала одного парня по имени Микки, — припомнила она; в голосе прозвучала ностальгия и грусть. И она вгляделась в его лицо, будто заметив знакомые черты.
«Да, — мысленно ответил он. — Меня породила гнилая вода бассейна. Я научился дышать в грязной воде. Та яма стала моей плацентой, а жидкая грязь — околоплодными водами». Он подошел еще ближе и обхватил ее за бедра.
Вера потянулась обеими руками, чтобы снять с незнакомца темные очки, а затем пристально его оглядела.
Он не противился.
То, что она увидела за голубыми линзами, ее напугало. Выражение ее лица изменилось, будто она заглянула туда, куда смотреть не стоило. В бездонный колодец, в порочное хранилище потаенных инстинктов. Но пути назад не было, она это знала.
— Кто ты? — нерешительно спросила она.
— Я — бездна, — с улыбкой ответил Микки.
18 февраля
Наступил его четырнадцатый день рождения.
Приемная мать приготовила банановый торт и попросила приемного отца соорудить что-нибудь особенное из дерева в мастерской, дабы отпраздновать это событие. Они собирались устроить скромный праздник. Приемная мать намекнула, что готовит для него сюрприз, но, кроме этого, ничего не сказала.
Весь день с самого утра он только и гадал, что это может быть.
Это был особенный день рождения, потому что неделю назад он проснулся посреди ночи в мокрой пижаме. Он не знал, что случилось, и испугался. Сначала подумал, что описался, как бывало, когда он жил с Верой и в приюте. Но потом понял, что произошло нечто иное. Он попробовал обсудить случившееся с приемным отцом, но его ответ озадачил мальчика:
— С мужчинами такое случается.
Больше отец ничего не сказал, просто закрылся в мастерской и больше не возвращался к этой теме. Позже, обдумывая случившееся, мальчик понял, что раз приемный отец сказал «с мужчинами», стало быть, он больше не ребенок, и обрадовался.
Стол накрыли в гостиной, банановый торт поставили по центру. Вокруг тарелки и приборы из праздничного сервиза. Кувшин с апельсиновым лимонадом и бутылка мятной газировки.
Приемный отец, как обычно, сидел перед телевизором. Казалось, происходящее его не интересует. Приемная мать устроилась в кресле-качалке у камина и орудовала спицами: из шерстяного клубка должен был получиться свитер для мальчика. Они кого-то ждали, но кого?
