И тут наверху послышались шаги.
Она распахнула глаза, но пошевелиться была еще не в силах. Обратившись в слух, она пыталась понять, не послышалось ли ей. Но над головой отчетливо звучала ритмичная поступь, так что нет, она не ошибалась.
Охотница медленно села. Плед скользнул вниз, и она осталась беззащитной перед холодом. В воздухе повисло облачко пара от ее дыхания, а затем ее снова начала бить сильная дрожь.
«Это всего лишь очередной любопытный подросток, — подумала она. — Или бездомный, что хочет укрыться от дождя».
Но обе версии выглядели недостаточно убедительными. Она выдвинула еще несколько, но смысла в этом не было, потому что вариантов было два: ждать, пока незваный гость уйдет, или выгнать его самой. До посещения паспортного стола она бы не раздумывая кинулась наверх и выдворила мерзавца, который вторгся в это священное место, заставила бы его спасаться бегством. Но после того, что ей удалось выяснить, принять решение оказалось не так-то просто. Поэтому она схватила телефон, чтобы вызывать подмогу. Но вероятно, из-за грозы ретрансляторы вышли из строя и сигнал исчез. Она могла бы попытаться добежать до машины и уехать, но что-то подсказывало ей, что над ее машиной уже поколдовали.
«Чудовище нельзя застать врасплох», — рассудила она.
Между тем наверху кто-то упорно ходил взад-вперед: спокойно, будто и не собирался скрывать свое присутствие.
Охотница взглянула на лестницу, которая начиналась как узкий проход между стенами и вела на верхний этаж. В конце лестницы была дверь, которую она уже давно не открывала.
Теперь стало ясно, что на самом деле выбора у нее нет. Чтобы получить ответы, оставалось только снова довериться родительскому дому.
35
Она повернула ключ в замке и аккуратно толкнула дверь. С тихим скрипом та открылась. Охотница оказалась в узком коридоре и медленно пошла вперед, оглядываясь по сторонам.
Вдоль коридора было несколько дверей. Бордовый ковролин в ромбик. Со стен, оклеенных зелеными обоями в тонкую бежевую полоску, на нее смотрели пейзажи Комо.
Охотница взяла с собой телефон в надежде, что он заработает. Еще она захватила с собой каминную кочергу с первого этажа. Перочинный нож был бесполезен — она не в состоянии выдержать ближний бой.
Пока она медленно продвигалась по коридору, пытаясь уловить в каждом шорохе движение незнакомца, ей показалось, будто она слышит тиканье старых часов, которые отец купил сразу после свадьбы и которые так любила мать. Часы давным-давно не заводились, но их звук как будто проник в атмосферу дома. То был звук ее детства, отрочества и большей части взрослой жизни. Так было, пока она сама не остановила бег этих часов и время в доме, из-за события, произошедшего спустя много лет после смерти родителей. С того самого дня это место оставалось священным и туда не ступала нога человека. Жизнь не допускалась в это святилище — в этих стенах продолжала царить смерть.
Охотница шла вперед, догадываясь, что ее уже ждут.
Кто бы это ни был, он проник в дом через окно гостиной: оно было открыто. Занавески, которые ее мама пошила для приданого в юности, когда готовилась выйти замуж, трепетали на ветру, и в проем окна хлестали струи косого дождя. На полу и на подоконнике уже образовались лужи. Над большим каменным камином висели семейные фотографии и чучела рыб — предмет отцовской гордости. Диваны и прочая мебель были укрыты белыми покрывалами.
Охотница пошла дальше.
На одной из стен старой кухни уже появилась плесень, которая частично перебралась на буфет: тонкий и ворсистый бело-зеленый ковер поднимался по стенке от пола и почти до потолка. В раковине стояла черная жижа, вылившаяся из труб из-за грозы.
Охотница все еще не могла определить, где затаился незваный гость, но ощущала его присутствие где-то рядом. Теперь она была совершенно в этом уверена.
Из ванной доносился неприятный запах стоялой воды из слива. Даже зеркало покрылось каким-то белесым налетом. Когда Охотница проходила мимо, ей показалось, что там промелькнуло привидение.
Комната родителей почти не пострадала от неспешной жестокости времени. Немного пыльно, и только. На кровати по-прежнему сидела фарфоровая кукла. В углу стоял внушительный дубовый шифоньер, который в детстве пугал Охотницу своим суровым видом. Этажерка с бельем, пошитым на приданое. На одной тумбочке стояла стеклянная колба с фигуркой Мадонны с раскинутыми руками и молящими глазами. На другой — стакан и будильник, Евангелие и маленькая вазочка, для примул или маргариток.
До конца чудесной экскурсии по дому ужасов оставалось немного: самая последняя комната — ее собственная. Та самая, где она жила, пока не вышла замуж за профессора Ринальди, любовь всей своей жизни, единственную любовь.
В отличие от других комнат, дверь была не заперта, а лишь притворена. Охотница уже знала, что ее ждет за порогом, за этой последней тонкой гранью.
Непокрытый матрас с большим темным пятном. Кровь Валентины пропитала плотную ткань и внутренние слои, так что даже попала на пол.
Все прочее Охотница выбросила. Все свои постеры с певцами, кумирами юности, мелкую утварь, диплом и аттестаты, а кроме того, все воспоминания тех времен, когда она начала работать по профессии, которая теперь была в прошлом.
В этом храме ненависти осталась только кровать. Ее она выкинуть не смогла. Это было бы неправильно.
Кто знает — вдруг незваный гость туда и прилег отдохнуть? Это легко выяснить.
Одной рукой Охотница покрепче обхватила рукоятку кочерги, а другую положила на дверь и уже приготовилась ее распахнуть, как вдруг в кармане зазвонил телефон. Связь вернулась. Она попыталась прервать телефонную трель, вытащила аппарат из кармана, но уронила на пол. Она успела разглядеть надпись «Незнакомый номер» и в который раз подумать о превратностях судьбы: та была, как обычно, пунктуальна. Охотница наклонилась за телефоном, и тут что-то со всей силы обрушилось ей на голову. Удар пришелся на затылок, и она упала вперед.
— Звонок за счет принимающей стороны. Разрешение номер двести шестьсот семь, — произнес механический женский голос на записи, пока темнота застилала ей глаза. — Если вы хотите ответить на звонок, нажмите «девять».
Пятью годами ранее
Прозрачные двери больницы открылись перед ней, точно занавес. В душе она уже догадывалась, что, если переступит порог, пути назад не будет. Но иной раз лучше сомневаться, чем знать правду. После сообщения от профессора она не знала, чего ждать.
Было восемь вечера, самый обычный день. Вдали на темном небе разгорался закат. В воздухе уже повис запах еще не начавшегося дождя. Внутри и вокруг больницы Святой Анны было людно и царила суета.
Войдя, она окунулась в толпу медиков и полиции; никто не обратил на нее внимания. Она озиралась, не понимая, куда идти. Профессор заметил ее и направился навстречу. Обняв, прижал ее к себе.
