Книга Бесконечные вещи, страница 111. Автор книги Джон Краули

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Бесконечные вещи»

Cтраница 111

Эдем. Может быть, то, что он чувствует, — благоговение. Это было так бесстыдно, что превосходило любой стыд, превосходило даже Эроса, как игра в доктора, который предлагает обнажить лобки. Покажи мне свой. Он и все остальные поглощали зрелище ее тела, так идеально поданное. Мозг Пирса, каким-то образом ставший независимым от его души, пытался ухватиться за лишенное гласных санскритское слово, которое, как сказал Барр в одной из своих книг, означает полноту природы, выраженную в демонстрации женской наготы восхищенным самцам [621].

Глаза — уста сердца. То, что им всем здесь показывали, не есть соблазн, за которым следует голод; нет. То, что они видят, насыщает их, он просто не знал как.

И вот она перед ним, его очередь.

— Как поживаешь? — спросил он.

— Хорошо, — мягко сказала она. — Я хочу знать, как ты?

— Мне сорок девять лет, — сказал он, удивив самого себя [622].

— Да. Думаешь все бросить?

Она повернулась перед ним, грациозно присела и потянулась. Стало возможным изучить во всем реализме эти легкие растяжки и едва заметные подрагивания, которых нет у глянцевых полуобнаженных женщин, чьи изображения заполнили телевидение и журналы; у них точеная, будто обработанная на станке плоть — словно на нее надели что-то, но не плоть. Это тело было смазано бальзамом и депилировано, но невозможно было отрицать (почему его искушают отрицанием?), что это была плоть.

— Думаю, — ответил он. — Иногда думаю.

— Держу пари, не бросишь, — сказала она, поворачиваясь. — Еще много лет.

Ее волосы упали на него, густые и душистые. Она смотрела своими темными глазами, самыми бесстыжими из всех, ему в глаза. Он ощутил волну благодарности и огромного счастья, как будто ему очень повезло.

— Ты классная, — сказал он. Здесь за глупость не надо платить.

— Я не классная, — сказала она. — Я плохая.

— Нет, — возразил он. — Классная.

Она посмотрела на него из-под черных бровей и, улыбаясь, едва заметно тряхнула головой, ну что делать с этим парнем, и начала удаляться, его стрелка на нуле.

— Когда будешь в аду, — сказала она, — назови мое имя. Заключишь хорошую сделку.

— Я запомню это, — сказал он.

— Не, не запомнишь, — сказала она.

И очень скоро она ушла с дорожки, кончилась ее программа или время, и спустя несколько ничем не заполненных мгновений ее место заняла другая женщина, вставившая в кассетный магнитофон на сцене свою музыкальную подборку, для уха Пирса почти не отличимую от предыдущей. На ней были ковбойские сапоги, шляпа и даже какая-то символическая одежда, но и она была вскоре сброшена; искусство раздевания у нее было сведено к одному-двум движениям. Более изнеженная и не такая рельефная, как бледнокожая брюнетка, с формами поменьше и более сокровенными, она напомнила Пирсу первую женщину, с которой он впервые был обнаженным, и как он почувствовал себя слегка смущенным за нее, такую раздетую, что не помешало ему продолжать глядеть на нее; не больше, чем на эту, принимающую над ними разные позы в своих сапогах; ее мягкие бедра слегка подрагивали. За ней на краю сцены с сигаретой в руке ждала, сидя на стуле и скрестив голые ноги, третья женщина, что-то вроде вампирши или дьявольской куклы, но на самом деле ничем не отличавшаяся, просто еще одна молодая красотка. Пирс положил руки перед собой. Этому нет конца, только повторение, нет причины уйти в любой момент, и нет причины оставаться дольше. Он подумал, не подождать ли ему, пока не появится первая, его подружка, но потом сообразил, что тогда просадит кучу денег. В конце концов его как будто подняла чья-то рука и потащила к двери. Он прошел мимо первой женщины, сейчас минимально одетой, сидевшей у стойки бара и выпивавшей вместе с приятелями; она подняла темные брови и долго грозила ему пальцем. И когда, совершив свой жизненный путь, сойдешь ты в ад, то и там, в этом подземном полукружии, ты увидишь меня просветляющей мрак Ахеронта, царствующей над Стигийскими пустынями и часто воздавать мне будешь поклонение [623].

Он почувствовал странное ликование, слегка вздрогнул и возбудился, но не на нее, а вообще. Как будто его промыли чем-то восхитительно-правильным, но, тем не менее, незнакомым. Он спросил себя, не было ли это именно тем, что древние гностики чувствовали во время своих обнаженных целомудренных безгреховных оргий: что эта нагота может сломать, заставить исчезнуть железные правила Архонтов, создавших мир; и тогда мир и личность почувствуют, хотя бы только в это мгновение, что этих правил как бы не существует. Не только социальных или культурных, которые попирал любой разбойник, но куда более глубоких: специфических для человеческого рода правил ухаживания, спаривания и эмоциональной связи, мужских и женских, конкуренции и воспроизводства, миллионолетние законы млекопитающих, которые нельзя нарушить, которые лежат в основе бесконечно меняющейся человеческой культуры и всего общества, закрытого или свободного.

Именно этого хотела Роз Райдер, подумал он. Нарушая одни правила и делая абсурдными другие, самые строгие, перейти рамки, за которыми можно позабыть все, любое физическое принуждение и страх; быть голой и одетой, сытой и голодной, сейчас и бесконечно, вне воли и удовольствия, даже за пределами связанного с ними тела. У него не было ее дикой безумной отваги, но то, что он искал в ней для себя, и не только в ней, то, на что направлял душу и силу во всех множащихся кроватях, сердцах и влагалищах во всей своей прошлой жизни, то, что он так часто менял на что бы то ни было, не заключая сделки, было неизменным — он стремился не взять верх, или победить, или обладать, или добиться, или преуспеть, или знать, или даже любить, но бежать; он всегда хотел набрать вторую космическую скорость [624] и ускользнуть через единственную трещину или щель (!), открытую в закрытой вселенной, в которой он находился.

Но нет, конечно, это было глупостью, не было никакого побега, потому что бежать неоткуда. Все человеческие путешествия, все полеты и бегства могут быть только внутрь, дальше в мир, не имеет значения, с какой целью или куда они ведут, в небеса или в ад: просто потому, что ничего другого нет. Точка.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация