Утром у Семена побаливала голова и все тело, Андрей ничего, выполз на волю. Двигатель молотил на малых оборотах, костер горел, над ним висел чайник и ведро с остатками ухи. Капитан ходил вокруг тягача, доливал воды в охлаждение, слушал, как работает. Потом забрался в моторный отсек за кабиной, стучал чем-то и негромко, зло матерился.
Снег притих, сыпался мелочью, было пасмурно, но видно далеко. Андрей вспомнил ночное натягивание гусеницы и в некоторой тревоге обернулся. На месте была. Дым выползал из выхлопа и, белея на морозе, тянулся к костру. Андрей, застегиваясь на ходу, побежал к огню, сел поеживаясь и соображая, как тут таежники обходятся. Неужели постоянно в такой вот каторге?
— Доброе утро, — крикнул капитану, — все в порядке?
— Давай буди кореша! Поехали.
Студенты по-быстрому набивались сухарями, размоченными в остатках юшки, Семен сбегал за сгущенкой, и они с Андреем, дурачась и отнимая банку друг у друга, стали пить ее с несладким чаем. Капитан выбрался из мотора, громко захлопнул решетки вентилятора, подогнал их каблуком и спрыгнул на землю.
— Товарищ капитан, сгущеночки, — предложил Семен, заливаясь от анекдота, рассказанного дружком. Колени подгибались от хохота, а рука сама собой хлопала по ноге.
— Какой еще сгущеночки, поехали, мать вашу! Собирайтесь! — рявкнул, не сдерживаясь, Семихватский.
Он забрался на водительское место, парни тоже залезли. Капитан, стараясь быть спокойным, заговорил:
— Сейчас будем спускаться вниз по ключу, получится — не получится — не знаю... — Он замолчал, глядя через лобовое стекло вперед в небо над перевалом. Про уходящий антифриз и что запаса топлива почти нет не стал говорить.
Поехали, через полчаса плутания между стланиками выбрались на открытый каменистый склон. Впереди расщелина ключа неторопливо стекала вниз, в долину Эльгына. Вылезли из тягача.
Широко и далеко было видно. Ветер валил с ног. Тучи так и тянули из Якутии, создавая над огромной, со множеством боковых отрогов горной страной ровный белёный потолок. Далеко внизу у реки, куда им и нужно было, темнел густой и даже страшноватый лес.
— Туда поедем? — удивленно спросил Семен. — Без дороги?
— Туда! — Семихватский глядел вперед и вниз.
Ни один таежник, зная коварство стланиковых склонов, так не рисковал бы. Но другого пути у Васьки не было — вся его выходка иначе становилась бессмысленной и сильно позорной.
Вихляя по крутякам — у парней дух захватывало, как они не переворачивались — сползли до стлаников, которые росли по ключу, и двинулись вдоль. Иногда Васька останавливался, ходил в одном свитере и без шапки, искал, где полегче. Местами приходилось прорубаться, студенты растаскивали кривые цепкие стволы. Так продрались до ручья и поползли, переваливаясь по отшлифованным водой, обледенелым камням русла. После небольшого озерца с моховыми берегами ручей почти отвесно заскакал по огромным камням. Васька сходил в обе стороны от водопада — везде было круто. С трудом развернулись в больших камнях, и целый час пропиливали, прорубались метров двадцать-тридцать сквозь вековой стланик. Наконец выдрались на боковой отрог с молодым редким лесом. Нещадно его ломая, дуром спустились до более-менее ровного. Выехав на ручей, капитан остановился. Вылезли на крышу кабины. Закурили, разглядывая водопад, висящий теперь у них над головой. У всех руки тряслись, даже на радость не было сил.
— Во-он откуда сползли, — показал Семен, задирая голову наверх, на такую вроде и недалекую отсюда черную каменистую гривку на снежном хребте.
Небо темнело. Вокруг рос старый тополевый лес, и оттого казалось, что тут внизу почти ночь.
— Вы что, все время так ездите? — Андрей от усталости даже улыбаться не мог.
Семихватский повернулся к нему. Потом осмотрел задумчиво свои ладони с содранными мозолями и ничего не ответил.
— Это что? — показал Семен серую затеску на тополе.
Васька полез из кабины. Довольно широкий путик тянулся подножьем сопки. Васька прошелся по нему, и возвращался уже бегом, благодаря Бога, свою везуху и предков, давших ему такое чутье. Васька считал, что в тайге он, сибиряк Бог знает в каком поколении, не пропадет никогда. Он снова не боялся ее. Влез в кабину.
— Молодца! — зыркнул на Семена, и, довольный, посунул рычаги вперед, добавляя газу и выбираясь из ручья на заснеженный берег.
— Куда теперь? — спросил Андрей.
— Сегодня в зимовье выспимся, как люди. — Настроение у Семихватского стояло столбком. — Водченки, что ли, достали б, едем сушняком.
Тяпнули без закуси. За окнами уже едва видно было. Семихватский включил фары. Тягач с трудом вписывался, давил углы буранной просеки, подминая под себя подрост и валя небольшие деревья. Тайга таинственная и страшноватая в несильном желтоватом свете расступалась под напором мощного железа.
— А я, дурак, из-за какой-то икры поехал! — Андрей зачарованно смотрел вперед. — Не, ей-Богу, я ничего такого никогда не видел.
Тягач, в очередной раз перевалив ручей, ревя, взобрался на бугорок и, клюнув носом, остановился. Впереди чернело сгоревшее зимовье. Капитан спрыгнул на грязный закопченный снег, достал из-за сиденья Калашникова и надел на плечо. Неприятно пахло свежими головешками, будто там кто сгорел. Принюхиваясь, обошел поляну, луч сильного фонаря искал что-то, полз по обугленным бревнам, остановился на кругляке сковородки, черном смятом ведре, в другом месте, придавленная недогоревшим бревном, блеснула белым почему-то боком кастрюля. Семихватский тронул ее ногой — с гвоздями... Лабаз, устроенный меж двух деревьев, был целый. Приставил лестницу.
— Сгоняй, кто-нибудь...
Андрей бесстрашно полетел наверх. Лестница под ним шаталась и скрипела.
— Нет ничего, — крикнул, глядя на них и не спускаясь.
Семихватский стоял, наморщив лоб.
— А здесь больше нет зимовья? — спросил Семен.
Капитан покачал головой и пошел вперед по тропе, светя фонарем под ноги.
— Что-то тут не так! Он не знает, что делает! — заговорил Семен, понижая голос.
— Ну, похоже, на пределе живет... он не все нам говорит! — согласился Андрей. — Хрен знает, куда уже заперлись...
Растерянно глядели друг на друга. Из темноты, с другой стороны сгоревшего зимовья показался фонарь капитана.
— Сожгли или само сгорело? — спросил Андрей.
Капитан ничего не ответил, еще потоптался перед входом, разглядывая снег под фонарем. Следов не было нигде, никто не подходил и не подъезжал к избушке.
— Ладно, сюда не ходите, не топчите ничего.
Переехали на небольшую поляну на другом берегу. Там лежало несколько бревен, часть были попилены и сложены в высокую поленницу. Костер запалили, съели банку тушенки, полбулки хлеба и два мятых плавленых сырка, которые нашлись в вещмешке Семихватского. Голода только прибавилось.
