— Давай! — Хапа отряхивался и бормотал как будто про себя. — Сука, дела теперь не будет...
— Да ладно! — раздался чей-то негромкий благодушный голос снизу.
— Хер ли, ладно? — Майор был то ли злым, то ли растерянным. — Стопудово работает!
В одной из квартир открылась дверь, из нее выглянула баба лет пятидесяти:
— От-ты... кого надо-то?
Майор, не отвечая, поднялся на площадку, отстранил Бадмаева и сильно застучал кулаком в дверь направо.
Там явно стояли и слушали, и из-за двери раздался визгливый женский голос:
— Чего бунишь? Кто такие?
— Открывай, мать, милиция! — неожиданно доброжелательно пробасил майор.
— Чего надо?
— Откроешь... дверь целая останется... думай быстро.
— Катя, это милиция! — закричала через лестничную клетку соседка.
Дверь приоткрылась. В коридорчике, загораживая собой проход, с ребенком на руках стояла маленькая женщина лет шестидесяти пяти. Майору ее седая с редкими волосами макушка приходилась на уровень носа. Сзади из комнаты, из-за занавесок выглядывали еще два любопытных детских личика.
— Здорово, мать, узнаешь?
— Мне с тобой детей не крестить, чего мне тебя узнавать? Мать нашел! Медведица сраная тебе мать!
— Давай, давай, разговаривай меньше... — Хапа, легко отстраняя старуху, входил в квартиру. — О, да у тебя и здесь икра! — ткнул ногой в белый контейнер, стоявший под вешалкой. — И документы на нее есть?
Майор обернулся на Бадмаева:
— Зайди ты, остальные на улице.
— Ты ково, бл..., толкашь? Ах ты собака пузатая! Я троих таких, как ты, выкормила! — взвизгнула мать Поваренка. — Люди! Они что тут делают? Бумагу давай на обыск! Не пущу! Вон детей полон дом, идите сюда! Все идите, пусть забирают!
— Это не та... Не жена... мать... — шепнул прапор.
Ребятишки, выглядывавшие из комнаты, попрятались. Тот, что сидел на руках, сначала вертел с любопытством головой, потом охватил тощую бабкину шею и заревел. В комнатах заголосили.
— Баба! Иди сюда! — ревя в голос, звали бабку.
Майор стоял, растопырив ноги, среди захламленного, грязноватого и вонявшего кислятиной коридорчика. Явно обескураженный. В контейнере была не икра, а помои. Резко встряхнувшись, направился к двери.
— На х..! Тут роддом какой-то... — вышел из квартиры.
Снизу поднимался боец, светя сильным фонарем.
— Хапа! Мы их сарайку вскрыли! Полтонны красной икры! Двадцать коробочек!
Майор застыл на мгновенье.
— Грузите!
Вернулся в квартиру.
— Так, сейчас отдыхайте, завтра оформлять будем. По этапу поедет мужик ваш... Бывайте пока!
Он бегом спустился вниз, опять едва удержавшись на скользкой лестнице, матюгнулся. Подумал с усмешкой, что на этот раз дурная примета не сработала. В доме горели почти все окна. Ко многим прильнули лица, но никто не вышел. Во двор, освещенный всего одной лампочкой над подъездом, сдавал задом микроавтобус. Романов шел сбоку, неторопливо направлял водилу. Бойцы уже вытащили контейнеры на улицу, и они неровной угловатой горой громоздились друг на друге.
— Так, Старый, давай, разберешься здесь, я отъеду. — Майор достал рацию и вызвал Миронова.
— Давай, в кафе, что ли, пожрем? Заеду?!
— Готов, как пионер!
— Лукашов! — Хапа сунул рацию в карман.
От группы отделился коренастый прапорщик с курчавыми светлыми волосами, светлым лицом и красивыми глазами. Глаза эти, однако, смотрели так, что всякий начинал чувствовать свою вину, даже если ее и не было. Он, как и сам Хапа, был без маски.
— Возьми ребят, поезжай в порт. Перед въездом заныкайтесь. Звонят по поселку, к бабке не ходи... — Он кивнул на окна. — Сейчас потащат добро из сараев в разные стороны. Потом заваливайся в кафе в аэропорту, мы там будем.
Через некоторое время в кафе «Север» за столиком в углу сидели подполковник Миронов, Хапа, командир костромских Андрей Сазонов и прапор Романов. Лукашов отказался, остался с бойцами.
— Зверек! — прокомментировал Лукашова Мирон. — Красавчик, конечно, но если мочит кого — просто зверь. Ни жалости, ни страха и какая-то, сука, змеиная улыбка! Я сам его боюсь!
С момента, как они появились, прошло минут двадцать. Кафе опустело. Кто заходил, не присаживались, а, негромко поговорив с Веркой, брали что-то, сигареты, бутылку, и уходили. Один Балабан сидел на своем любимом месте у бокового окна, на самом деле очень неудобном, Верка мимо туда-сюда ходила. Он не ушел, как все, а зачем-то напялил черную лыжную шапочку почти на самые глаза и убрал под нее волосы. Шапка сзади оттопырилась, и вид у него был довольно дурацкий. Книжка толстая на столе, он всегда там читал. Негордая гитара, готовая к услугам, стояла на стуле напротив, ополовиненная бутылка, бутерброд на тарелке. Омоновцы его не замечали.
Выпили. На еду навалились.
— Никак не пойму, чего тут нашухарили? — Мирон ел аккуратно, ножом и вилкой разделывал куриный окорочок. — Генерал задачу ставил, говорил, близко к бунту, тридцать человек отрядили, а тихо все. И местные... Прокурор про беспорядки ни сном, ни духом, только по поводу Кобякова этого озабочен. Ты начальника райотдела нашел? — вспомнил Мирон и посмотрел на Хапу.
— Запил, говорят, его сегодня утром отстранили. Ты же с майором разговаривал?
— Никакой! — скривился Мирон. — Все как раз на этого бывшего начальника валит и шестерит, как подорванный... вообще странный — выхожу сейчас из гостиницы, он сидит на лавочке, кошку так держит у лица и что-то ей говорит... Понял?! Нет, серьезно с ней разговаривает!
— Нам только лучше. Я с начальником Угро говорил, — Хапа закусывал курицу маринованным огурцом из банки. — Тот тоже считает, в поселке все нормально. Что там по икре? У меня полтонны!
— Бобович взял кого-то за незаконный ствол. Трясет его сейчас. — Романов разливал водку.
— Бобович все половицы подымет! — засмеялся Мирон. — Все равно найдет... Икры, кстати, берем, сколько надо. Я прокурору в аэропорту бумаги предъявил, он подписи увидел — сразу припух... короче, можно не стесняться.
— Странно, что никто из местных ментов не встрял. Зам по оперативной вместе с бывшим начальником куда-то делся... Они тут что, не крышуют? — засмеялся Хапа.
— Ну, — поддержал Романов, — на зарплату живут, нах!
— У тебя что? — повернулся Хапа к командиру костромских.
— Остановили машин десять-пятнадцать — ничего... — Сазонов замялся.
— Как ничего? Даже не пахло ни у кого из багажника... рыбой хотя бы копченой? — заржал Хапа и опрокинул стаканчик в рот.
В этот момент сильно забарабанили в окно — все обернулись. Местный дурачок Вова — небольшой, немолодых лет лысоватый мужичок — приник к окну. В свете сильного фонаря над входом хорошо было видно его слабую конвульсивную фигуру с опущенными вниз безвольными руками. Лицо у Вовы было несоразмерно большое, он затряс головой, разинул огромный рот, высунул язык и стал лизать грязное стекло. Сопли текли из носа, язык лип широко, трепетал по стеклу и убирался внутрь гнилозубой пасти.
