Как человек решительный, она не просто мечтала, но и действовала, не особо сомневаясь в правильности своих действий. Таким людям, кстати, часто сопутствует удача! Именно «мамочка» придумала позвонить на третий день в Москву. Там у них с Анатолием был один очень нужный человек. Небольшой должности, но абсолютный человек, которому, не ему, но его начальнику, вся эта история очень на руку приходилась. Вот она и придумала: отличиться — повязать кого-нибудь с икрой и позвонить.
— Умница, мамочка... — дожевал Анатолий Семенович закуску, — а уж с этим Трифонычем как повезло!
— С Трофимычем? — поправила Альбина.
— Ну да. Прямо с карабином шел без чехла, я и двух улиц не проехал, смотрю, идет мужик с карабином. Даже и делать ничего не надо было. Ни чехла, ни разрешения... домой заводим его, икра прямо на виду, в коридоре на холодке стоит. Тут, если правильно дело подать, получается, совсем начальник милиции не работает...
— Тебе не Тихого надо столкнуть, тебе на его место надо, Толик. — Альбина выразительно вытаращила глаза. — Налей-ка еще... — пододвинула рюмку. — Как бы сделать... чтобы этот Семихватский прокололся? У него деньжищ, я думаю!
— Мамочка, а дай еще с капусткой, я так с удовольствием...
— Толик, съешь лучше с рыбкой, ты ж с капусты пердишь... мы с тобой однажды не проснемся! Ну?! Съешь вот мясной... А ведь это он мужиков, тех первых, что ты с икрой задержал, он же отпустил... Свидетели, ясное дело... — думала вслух мамочка, поворачивая блюдо с румяными пирожками нужной стороной к мужу.
— Ну, Алечка, он тут местный, никто не расколется. — Нос Анатолия Семеновича обиженно дернулся и насупился на отставленные пирожки с капустой.
— Если, как Сергей Сергеич обещал, пришлют конкретных ребят — наше счастье. Им только намекни, сказать, что левой икры больше тонны, даже сказать, что три тонны было в тех машинах, — обрадовалась мамочка, — они свидетелей из-под земли достанут.
— Откупится, мам, я думаю, у него денег куры не клюют. — Анатолий Семеныч безразлично к мамочкиным измышлениям крепко и долго зевнул.
— Ты что, Толик?
— Я-я, ма-а-ммо-чка, — зевнул супруг еще шире, — готов.
И выпив по два мезима, сладко поругивая друг друга за полные желудки, Гнидюки пошли спать. Анатолий долго не мог уснуть и все думал с благодарностью о своей умной и верной жене. Вспоминал даже молодость нечаянно, когда она худенькая, пугливая и принципиальная поехала за ним Бог знает куда. И как тяжело им было первое время. Даже слезы навернулись у мягкого сердцем Анатолия Семеновича. Он нащупал в темноте большое плечо супруги и погладил. И прижался чуть масляной и пахнущей рыбкой щекой.
Гнидюк вспомнил о днях молодости исключительно просто так, из сентиментальной приятности, вообще же он имел одно отличное свойство никогда не оборачиваться назад и не заглядывать вперед. И поэтому всегда спал спокойно. Как йог.
Семихватский, получив от Тихого жесткое указание не лезть, такое жесткое, какого он никак не ожидал, уехал в тайгу за икрой. Ее еще немало было заныкано на дальних речках, а областные и даже московские коммерсы брали по неплохим ценам. И вообще, время было живое — японская плавбаза и несколько небольших корейцев маячили на горизонте второй месяц. Все приперлись за «красным золотом», думал капитан Семихватский, но главное — он на сто процентов был уверен, что у Тихого без него ничего не получится, и даже лучше было уехать ему сейчас — пусть «батяня» сам попробует Кобяком порулить. Секретаршу с собой забрал — Оля взяла больничный — и Тихого позлить, и сгодится толстуха в лесу. «Рыбы не будет — тебя сожрем, Олька!» — скалился, подсаживая под мягкое место на вездеход.
Тихий еще и потому сидел у себя в кабинете, что ждал новостей. Казалось, тут эти новости его быстрее найдут и можно будет что-то уже сдвинуть с места. Кобяк мог связаться по рации с кем-то из мужиков, а тот поехал бы в управление искать подполковника. Тихо было, внизу у дежурного негромко работал телевизор.
Подполковник глядел во тьму окна, и виделась ему его работа на новом месте. Юг, тепло. Он представлял себе не местных, но других людей, нежных и нарядных. Одетые по-летнему, они что-то обсуждали, тыча пальцами в красивые витрины, выходили с покупками из магазинов и шли в рестораны, откуда пахло шашлыками... и среди этих нарядных людей снова Кобяк возникал в кирзовых сапогах, самовязаном свитере и с карабином, хмуро и уперто глядящий на него. Тихий постукивал бычачьим кулаком по столешнице, иногда шумно вздыхал и сам себя видел таким же нелепым в тех теплых краях.
Телефон зазвонил. Вздрогнул внутренне, нахмурился, снимая трубку.
— Здравия желаю, Александр Михалыч. — Голос начальника ФСБ Авдеева.
— Здорово, Николай Николаич. — Тихий напряженно ждал, что тот скажет, но Авдеев, загадочно помолчав, предложил встретиться.
Через десять минут он уже садился в машину Тихого.
Майор ФСБ Николай Авдеев был младше Тихого лет на десять, не местный, родом из курортной Анапы. Среднего роста, крепкий, круглолицый, говорил скороговоркой и с южным акцентом.
В поселок его перевели недавно, с весны, и он не особенно еще знал местные условия, но при многих делах уже состоял. С Семихватским они время от времени встречались и «регулировали» вопросы.
Авдеев как сел в машину, сразу взял быка за рога:
— Короче так, Михалыч, все попалились! — Он никогда не называл так подполковника. От него сильно несло водкой.
Тихий ехал небыстро и молча, брови сводил и кряхтел время от времени.
— Ты чего молчишь, я тебе говорю, майор очень конкретно стучит, ты не понял! — Авдеев сидел, сложа руки на груди и глядя вперед. Говорил громко, отрывисто, невпопад тряся головой.
Александр Михалыч только глаза на него косил.
— Знаю я...
— Ну-у, — Авдеев продолжал держать скрещенные руки и глядеть вперед, — и какие решения будут?
Тихий молчал. Ему крайне не нравился ни этот разговор, ни сам майор, который ужрался и хочет «решать чужие проблемы». Но, видно, знал он что-то такое про Тихого, что говорил с ним так нагло.
— Ты не понял, Михалыч, он не просто, он в Москву стучит. Скорее всего, рыбники подсуетились. Там как-то так сложилось — я не знаю, — он опять пьяно тряхнул головой, — до самого-самого верха дошло. Бардак, мятеж, неповиновение властям, бунт из-за рыбы! — Он прямо над собой поднял вверх указательный палец, как будто засунул его куда-то: — Там же от таких слов ссутся! — И он заржал всем своим круглым лицом.
— Да ладно... — Тихий подъехал к невысокому обрыву Рыбной, замер на секунду, потом вывернул руль влево, спустился вниз и встал фарами на бегущую воду.
— Нет, ты не понял. До самого, — Авдеев опять ткнул палец в потолок машины, — до самого-самого верха! Понял теперь?!
— Рыбникам-то оно зачем?
— Как зачем? Им обострять надо, чтобы ОМОНом придавили мужиков и чтобы все осталось как есть. Не дай Бог, если начнут играть в демократию, искать место, откуда проблема выросла, дойдут до лицензий на рыбалку, до квот. Кто и как их распределяет... Врубаешься? Их по всей стране распределяют, Александр Михалыч, ты что! Это ж сколько бабла! Подумать страшно! Короче, опера сюда из центра будут с «тяжелыми»
[12]... — Авдеев сказал это и как будто протрезвел.
