10
Поселок погудел-погудел и обмяк. Люди, как могли, попрятали незаконное, милиция больше никого не трогала, и стало ясно, что все уладится. Жизнь стала входить в привычную колею, но тут все тот же Гнидюк учинил обыск у Трофимыча, изъял сорок килограммов икры и, заперев старика в обезьянник, пытался его оформить! Тихий опешил от такой самодеятельности, ринулся на работу и хотя формально к майору не придраться было — он как раз дежурил — влепил ему выговор.
Жизнь забурлила снова. Люди, здороваясь с Тихим, смотрели тревожно, как бы спрашивая: что теперь, и за пару контейнеров икры сажать будут? Тихий ждал ответа от Генки Милютина. Он не надеялся, что Кобяков позвонит, но какую-то информацию, какой-то знак его вины Тихий рассчитывал получить из тайги. Само же решение уже было — он собирался забрать кобяковский уазик взамен разбитого и зафиксировать возмещение ущерба. Его не смущало, что концы с концами плохо сходились, в области поначалу заорали, подай нам его труп — потом одумались — там шума хотели еще меньше и такое решение приняли бы.
Александр Михалыч трезвый и мрачный сидел в своем кабинете и думал обо всем сразу. Было уже одиннадцать вечера, он давно бы ушел, да чувствовал тяжелую неловкость, в какой скособочилась вся эта история. Понимал, если бы не Маша, не ее беременность, если бы не свадьба эта, жених херов, — злился сам на себя, — если бы не все это дело, давно бы все решил. Но теперь почему-то не решалось. Прямо башка лопалась по швам у Александра Михалыча. Он и тряс ею, и в лоб кулаком стучал — ничего не придумывалось.
Застряло, заклинило, не провернуть...
— Тут мы без проигрыша, мамочка... все получилось, как ты и говорила, — Анатолий Семеныч выпил холодную водочку из хрустальной рюмки, разломил сочный пирожок, начиненный солеными рыжиками в сметане, и сунул одну половинку в рот. Жевнул, причмокивая и ощущая острый солененький вкус, глянул на оставшуюся половинку с торчащими рыжиками, ему стало ее жалко, и он отправил ее вслед за первой. Вилочку салата добавил для смака. Щеки вспухли двумя шарами, даже глаза подвылезли и заслезились удовольствием, Анатолий Семеныч хотел немножко засмеяться от радости, но не смог, а только вздохнул носом и, с трудом сдавив челюсти, начал жевать.
Анатолий Семеныч Гнидюк ужинал с женой. В приятно убранной комнате стоял просторный мягкий угловой диван со множеством пуфиков — подкладывать под бок или под уставшие ноги, на окнах колыхались цветастенькие, в тон дивану занавесочки. Ухоженные цветы и растения свисали по стенам и стремились к потолку. Большой плоский телевизор негромко, для фона наполнял комнату голосами и лицами известных и очень довольных собой и жизнью московских телеведущих и их не менее довольных тем же самым гостей. Само счастье и благополучие стекает с экрана на пол, хоть таз подставляй.
Что бы там ни говорили, а страну объединяет телевизор. Сидишь, эдак, на краю света, в муркиной заднице, а сам Павел Воля стоит перед тобой весь такой... и шутит ненавязчиво одно и то же, и маленько так матерится, не обращая ни на кого внимания, как будто сам с собой, прямо как выпивший сосед на лестничной клетке, громко определяющий в какую же ему дверь. Андрей Малахов опять же или Лариса Гузеева... вот они, все знают, а их можно даже рукой потрогать... Даже самого президента или какого-нибудь сурового министра можно погладить по лысине или даже щелбана закатить, если он, к примеру, проворовался крепко. А как же! А ты не воруй... так-то уж! С умом бы надо как-нибудь!
Супруги расположились на диване, в центре невысокого круглого стола царило большое фарфоровое блюдо с маленькими, разной формы рыжебокими пирожками, до которых «мамочка» Анатолия Семеновича была мастерица. Все, кто их пробовал, от одного вида этих пирожков слюни до полу пускали. Еще на столе нежились гребешки, жареные в сметано-сливочной подливке, не жареные даже, а чуть прихваченные до румянца на раскаленной сковородке. Густой говяжий бульон к пирожкам, острая корейская капуста, икра малосольная, грибочки и любимый Анатолием Семенычем желтенький сверху и нежный-нежный и беленький внутри салат «мимоза». Он, кстати, и с пирожками хорошо шел.
Неудивительно, что с такой закусью супруги были прилично поддаты. «Мамочку» Анатолия Гнидюка звали Альбина, она была бы ничего собой, если бы не расползлась в плечах и талии и не огрубела не по возрасту. Впрочем, толстыми они были одинаково. Анатолий Семеныч сбоку очень смахивал на американский грузовик без фуры, живот и зад у него непомерно выдавались, зато у мамочки лицо было почти квадратное, а загривку любой мужик позавидовал бы. «Мамочка» выпила свою рюмку и, поводив вилкой над тарелками, тоже закусила.
Жили супруги Гнидюки дружно. Познакомились, когда Толик заканчивал военное политическое училище. То ли в армии всегда политруков не любили, то ли Анатолий Семеныч особо глуповат, а из-за этого прямолинеен был, но по службе он поднимался трудно, а потом и совсем попал под сокращение. Так он оказался в милиции, где, известное дело, чужих не любят. А политруков особенно.
Бог детей им не дал, а может, сами не захотели из-за кочевой военной жизни, скорее последнее, поскольку даже кошки у них в доме никогда не водилось. Им и друг друга хватало. Не работая ни дня, Альбина все свое время посвящала мужу, безо всякой скуки вникая в его дела. И везде, где бы он ни служил, разбиралась в них, как минимум, не хуже.
Маленький городок после областного центра поначалу прямо вверг ее в депрессию, но вскоре она освоилась, перезнакомилась с женами руководства, с кем надо подружилась и выяснила все местные раскладки. Острым женским чутьем поняла Альбина Гнидюк, что должность начальника районной милиции — это как раз то, что им надо, и что ее Толику никогда выше и не прыгнуть. Деньги и связи были, а после высот областных интриг здешние простодушные бугорки не казались ей проблемой.
Она видела своего недалекого, но доброго Анатолия в просторном кабинете начальника, а себя — первой леди. Жена мэра была ей не конкурентка — местная темнолицая узкоглазая полукровка, грубая матершинница и торгашка, ее ничего не интересовало, кроме своих лавчонок. Альбина же видела себя на персональной машине мужа с водителем, всю в хлопотах по делам детсадов, школ и домов престарелых. И в доме престарелых, и в детсаду она обязательно навела бы идеальную чистоту и научила поваров вкусно готовить, делать разные салаты и обязательно печь пирожки по субботам... Она чувствовала, как ей очень хочется поработать, прямо ладошки начинали чесаться, она замирала от этих мечтаний и улыбалась. В поселке, правда, не было дома престарелых, но школы и кое-какие детские садики были. Пирожков там, понятное дело, не пекли.
Как иной раз к людям в головы приходят благородные мысли и идеи — прямо удивительно! В каком красивом, наверно глянцевом журнале прочитала Альбина Гнидюк про первую леди и про свою озабоченность ближними, мы никогда не узнаем, потому что Анатолий Семенович забрал однажды тот журнал с собой на дежурство, да там его и стянули, и только тремя днями позже в туалете нашлись несколько измятых страниц с голыми девицами. Чья это была работа, никто так и не признался. Возможно, впрочем, это был и не журнал даже, а безобидная воскресная желтушка «Комсомолки», которую Аля тоже любила читать и даже выписывала. Как бы там ни было, она очень нравилась себе в роли первой леди. Прямо заснуть иной раз не могла от грядущих забот и дел.
