– Да у вас тут сокровища! – присвистнул Богдан.
Алена вскинула голову, посмотрела на него тревожно. Различила подкладку иронии.
– Это Аркадий Игнатьич покойный наш собирал. Книжка к книжечке. Говорил: лучше я ботинки себе не куплю, чем от книги откажусь, – с уважением и даже с благоговением произнесла мать Алены. – И нас с дочкой тоже не баловал. Правильно. Тряпки-юбки – что? Износятся. Котлету съешь и забудешь. А книги – вот они! – она суетливо смахнула со стекла видимую ей одной пыль. – Золотые наши. Теперь Аленке наследство.
На одной из полок стояла бумажная, без всякой рамки, фотокарточка покойного библиофила. Он был немного похож на актера Яковлева: выдвинутый острый подбородок, взбитый хохолок в окружении залысин. Радостный и пронзительный взгляд фанатика. Богдан еще раз оглядел книжные шкафы и понял то, что с самого начала зудело на краю сознания: эта библиотека была грандиозной, шикарной каруселью развлечений. Идеал для вечернего отдыха в мягком кресле. Ни единого тома классиков. Ни Пушкина. Ни Чехова. Ни Шекспира. Ничего, что читающие люди назвали бы сокровищем без иронии.
Если бы Богдан попал в такой дом в иных обстоятельствах, он бы обходил его, прищурясь и беззвучно хохоча, запоминая детали для будущего рассказа друзьям. Но это был дом пахнувшей шиповником девушки, которую он спас во время дождя… Как бабочку игла, его пронзила насквозь жалость к Алене. Ее мать накрывала на стол, ставила какие-то сушки, плюшки, расхваливала дочь-кондитера, из простой мучки да сахарка ах какие вкусности выпекающую… Он пропускал это мимо ушей. Сидел за столом, склонив голову, и посматривал временами искоса на бледную, разрумянившуюся Алену. Опасался, что если посмотрит прямо, то не сможет скрыть своей жалости.
Глава 3
– А вы с Юлей как познакомились? – спросил Богдан, снова сев за руль.
Синяя «богиня» плавно тронулась с места.
– На параде зомби, – ответил Степа. – Угу.
Богдан вытаращил глаза:
– Где?!
– Ну, это был первый парад зомби в Домске. И пока что, это, единственный. Три года назад, угу. От площади Восстания по Сахарной улице и до набережной. Хотели по проспекту Мира до кремля, но администрация не это, не разрешила. А я, в общем, люблю зомби, – невозмутимо сказал Степа, глядя прямо перед собой, на дорогу.
– Мой сын любит зомби… – скривил губы Богдан. – Взаимно?
– Получается, хм, получается, да. Раз мы с Юлей, ну, все такое.
«Похоже, у Степки все же есть чувство юмора», – подумал Богдан.
– Ясно. Трупные пятна и прочая романтика. Толпа оболтусов в белых тапочках…
– Да всего человек сто пришло.
– Сто оболтусов двигают по Сахарной, звеня наглазными пятаками. Как же ты ее разглядел, Юлечку? За кровищей.
– Она, это, без грима была. Случайно попала, угу. Она дорогу переходила. Переходила, а тут ее подхватили, закрутили, потащили. Юлька же маленькая, ее любой дохляк, угу, любой снесет. А она маленькая и тихая, – Степа помолчал, потом задумчиво добавил: – Была…
Богдан свернул на перекрестке.
– Какой дом?.. Так… – Они уже доехали до места следующего просмотра. – Тогда вопрос: как тебя на зомби-параде Юля разглядела?
– А вот это я сам до сих пор не понимаю.
Богдан припарковался возле четырехэтажного здания, выкрашенного в светло-кофейный цвет, выглядевшего элегантным господином в окружении панельных простушек-многоэтажек.
– Чем-то мне знаком этот дом… – сощурился Богдан.
Пока он скреб подбородок, пытаясь припомнить, Степа забубнил про то, что дом такой в районе один, был выстроен еще до войны для администрации сахарного завода, потолки высокие, лестницы широкие, а внизу холодный подвал, хочешь – картошку храни, хочешь – хамон, и в подъездах еще целы витражные стекла… Они вошли в строгий, выметенный подъезд. Внутри пахло сухой листвой и пылью. Вверх нужно было идти по лестнице, лифта не было, зато лестничные пролеты раскрашивал цветной свет из витражных окон: пчелы, ягодки, листочки резные – красиво жили сахарные управленцы. Но было что-то неприятное в этом старом, ухоженном доме. Будто какой-то дребезг зудел из-за дверей – то есть не из-за дверей, а в голове Богдана, конечно. Но почему?..
Они со Степой дошли до последнего этажа, Степа позвонил в дверь. И в ту самую минуту, как хозяин квартиры открыл им, Богдан вспомнил.
– Нет! – сказал Богдан уже приоткрывшему рот для приветствия хозяину. – Уж извините.
Он развернулся и пошел вниз.
– В чем, в чем, собственно, дело? – раздраженно спросил сын, догнав Богдана. – Ты даже не это, не взглянул.
Соловей-старший спускался быстро, только стучали по лестнице его каблуки. Сын спешил за ним, а Богдан молчал, пока не дошел до машины.
– Садись! Поехали отсюда, – он махнул рукой, указывая Степе на сиденье.
– Куда едем?
– Покатаемся, – хмуро ответил Богдан. – А в этом доме друга моего, приятеля убили. – Степа смотрел вопросительно, ожидая разъяснений, и пришлось продолжить: – Он, видишь ли, собрался экспроприировать некоторую долю того, что красиво блестело и плохо лежало. Он так думал, что плохо лежало. Старшие товарищи напели ему: квартира богатая, хозяин в отъезде, с отмычкой поможем… И Гена, дурак, пошел. Он не был невинной овечкой, но на такой гешефт решился в первый раз. Не повезло, хозяин оказался дома. Какой-то выживший из ума старикан. И этот старикан пальнул с перепугу из охотничьего ружья. Гене еще шестнадцати не было. Вот так. Абсолютно бездарная смерть. Ну! Садись!
Степа наконец влез в машину, и они тронулись.
– Мм-да-а… – промычал Степа – Приятель твой… ну и приятели у тебя были! Ты же, это, как говорится… я думал, из интеллигентной семьи?
– Ты, дорогой мой, не знаешь, что из интеллигентных семей самые отпетые бандиты выходят? Шучу. Нет, я был пай-мальчиком. По крайней мере, я всегда действовал в рамках гражданского, а не уголовного кодекса. Мы с Геной уже разошлись к тому времени, редко виделись, когда он… Про этот дом я потом узнал, на похоронах.
Степа помолчал.
– И что теперь? Угу. Куда возить тебя? А? У тебя что ни дом, так – ба-бах! Угу. То волкодав, то еще что похуже. Памятные места. Может, это… не нужно тебе, ну, не нужно в Домске квартиру покупать?
Богдан усмехнулся.
– Нет, господин риелтор, вы от своих обязанностей не увиливайте. Я подумаю. Давай-ка сейчас прокатимся по городу, на районы посмотрим. А я подумаю.
Соловей-старший прибавил газу и помчался по узкой улице, обгоняя редкие машины. Мимо мелькали тополя, фонари, подъезды. Он вырвался на широкий проспект и сразу стало легче. К реке! Нежно-синяя «богиня» полетела к Меже, отбрасывая в стороны здания и перекрестки. Распахнулась перед ними Соборная площадь, зазвенели золотом и серебром купола. Богдан покрутился по площади, ища место, выехал на набережную и там встал. «Выйдем подышать», – бросил он сыну. Ему нужен был воздух, воздух и небо, и спокойная зелень покатого берега, плеск и блеск реки и весь этот простор – чтобы перестало теснить в груди.
