«Я тебя подвел, прости меня», – мысленно сказал Богдан.
«Я тоже был не прав», – ответил голос.
«Столько дурацких обид. Не подпускал меня к шахматам. Я был уверен, что ты во мне ничего стоящего не видишь. Что я для тебя – разочарование».
«Я тебя люблю. Ты – моя кровь, в тебе часть моего сердца, ты – мой сын», – произнес отец.
«А при жизни не говорил мне».
«Лучше поздно, чем никогда».
Богдан Соловей, видавший виды взрослый мужчина, почувствовал, как его грудь затопляет горячее облако, и он еле сдерживался, чтоб опять не заплакать, как семилетний пацан. Богдан сохранял полную ясность сознания. Он понимал, что с ним происходит нечто сверхъестественное, но у него не было ни грана сомнений. Сама ткань жизни вибрировала, по-новому закручивая свой узор.
Перед мысленным взором Богдана возникла цепь, сплетенная из сияния. Закрученная, как спираль ДНК, с тающими подробностями – и почему-то знакомая, как схема прибора, которую он знал до последней черточки. Богдан без пояснений понимал, что это – про отцов и детей. Третье кольцо золотистой цепи должно было связывать Альберта – деда Альберта – и Анатолия Соловья, но кольцо надорвалось, когда деда Альберта забрали в тридцать восьмом году. Забрали, арестовали, человек пропал навсегда. А когда вернулся – чудом выпущенный спустя полгода, – то вернулся половиной себя и связь, что была сломана-разбита, не выковал заново. Следующее кольцо соединяло Анатолия и Богдана – тоже ущербное, повторно за предыдущим. Потому что брешь теперь была записана в узор семьи, встроилась в ее ДНК. Следующее звено связывало Богдана и Степу, и оно также было разомкнуто, держалось-вихлялось. Следующее звено было про Степу и Ярослава, оно еще не оформилось, таяло в белом тумане.
Это все Богдан понял в одно мгновение, как только увидел. А затем кольцо между ним и его отцом стало стягиваться, вырастать, зарастать. И стало целым. Трудно описать, как это ощущалось – да просто хорошо и правильно, словно некая часть души Богдана, которая так давно была с разломом, что он привык и не замечал, – словно эта часть души стала целой. Он успел еще увидеть, как растет к целому связь между Анатолием и Альбертом, но тут картинка из света стала гаснуть. Видение вмиг исчезло, а вместе с ним исчезло еще кое-что – присутствие.
Богдан моргнул. Только что отец был здесь, невидимый, а вот – вышел.
Богдан зашевелил губами беззвучно: «Подожди. Я ведь о матери позаботиться не сумел. Папа! Подскажи, что делать?»
Нет, отец уже не ответил. Ощущение его присутствия пропало вчистую, будто не было. Не было больше вибрирующего пространства, многомерной реальности. Богдан ехал в самой обычной «девятке» по обычному шоссе, за окном мелькали заурядные растрепанные кусты, дождь кончился, Степа о чем-то вздыхал и хмыкал себе под нос, а в воздухе не ощущалось ничего особенного, разве что было душновато в салоне.
Богдан подумал бы, что это все ему пригрезилось наяву, но у него на коленях лежала книга и белый лист письма, а внутри пребывала такая полнота, какой он не чувствовал многие годы. Он открыл окно.
Глава 24
– Алло, Юль! Я тут это, я за городом… – говорил Степа. – Опять, ага… С отцом? Ну да. Как ты угадала?.. Все нормально. Все отлично! Не-не-не! Никаких этих, инцидентов. Дорога ровная, машин – машин мало. Ты не это, не волнуйся за нас вообще… Ну, йухты-пухты! Не волнуйся. Угу. Угу. Обещаю… Я, наверно, это. Вечером попозже буду. Угу. Я еще позвоню… И я тебя… – Степа покосился на отца, смутился и не сказал «целую».
Вот как это, каким местом Юлька почуяла про аварию? Удивительная интуиция. А ведь они еле-еле разминулись. Если бы отец не перехватил руль… Ух. Степу до сих пор пробирал холодок по хребту, стоило вспомнить.
Они уже свернули с Московского шоссе на проселочную дорогу. Пока что шел асфальт, но впереди – знал Степа такие дороги – непременно начнется гравийная, а то и грунтовая. Зато по таким дорогам не разгонишься, спокойнее будет.
Дождь прекратился, в одном месте через прореху туч даже проглянуло ярко-голубое небо. Вдалеке на зеленом лугу бело-черными фигурками лего перемещались коровы. Сельская идиллия. Езжай вперед тихонько, поворачивай, где отец скажет, да любуйся окрестностями – да? А Степа вспомнил про один вопросец, который надо было все-таки прояснить.
– Я тут это… – начал он. – Я слышал… В общем, есть такие сведения, что твой бизнес – дыдыщь! Угу. Это правда?
Отец медленно повернул к нему голову. Синяк, как у панды, распухшее ухо, седая щетина – выглядел Богдан так, что ответ был написан на нем крупными буквами.
– Бизнес дыдыщь? Зачем эвфемизмы? Скажем прямо: мой бизнес дал дуба. Коньки гребаные отбросил. Почил в глазете. Влетел в сортирную трубу. Из-за козла Пароходова… – конец тирады утонул в многоэтажном мате.
– Аа… а кто это, Пароходов? – спросил Степа.
Отец резко махнул рукой: отстань.
– Ясно. Ну, я это… соболез… – Степа осекся, – очень жаль! Угу. Ужас. Жаль, угу…
Он понимал, что говорит что-то куцее, но как выразить то многое, что чувствовал, не знал.
Отец молча покачал головой: принимается.
С минуту они ехали в похоронной тишине, которую нарушали только вороны, разоравшиеся на корявых деревьях у обочины.
– Я вот это… – снова заговорил Степа. – Удивительные вещи бывают! Угу. Буквально недавно. Я неплотно прикрыл, ну, не прикрыл дверцу шкафа в сенях. Угу. Понятно, что Быстрый сразу туда это, сразу добрался. Стоило мне на минуточку, на полминуточки отойти к компу – ну да, матч «Челси», одним глазом, угу – возвращаюсь, а там! Все ровным слоем, ровным слоем по полу. Шарфы, резиновые боты, лампочки, плоскогубцы, туалетный «Утенок», Юлина гуашь, сухие грибы, запчасти от блендера… и так далее. Хаос и полная ризома. Угу. Я стал убирать и – представляешь? – в драном рюкзаке нашел это, тысячу рублей. Фантастика!
Отец усмехнулся.
– Понимаю, о чем ты… Хоть я остался гол, как сокол, не завалились ли у меня куда-нибудь пол-лимона? Нет. Нет. Увы, курочка Ряба больше не будет нести золотые яйца.
– Ладно, – легко пожал плечами Степа.
Он даже стал насвистывать что-то, чтобы показать: ни капельки я не огорчен, пустяки, угу! Он и в самом деле еще не расстроился, потому что – он знал себя – многие чувства к нему приходят с запозданием. Ум уже все понял, а диспетчер, посылающий сигнал в сердце, или куда там, все тормозит, все крутит задачу: это что за хрень, к добру или к худу?
– Я это, остановлюсь на минуточку, – сказал Степа.
Пусть на дороге было две с половиной машины, он не хотел сейчас разделять внимание. Он набрал Елену, менеджера из Like Ventures, и сообщил ей, что у него это. Возникли непредвиденные обстоятельства. Он не сможет, не сможет внести пятьсот тысяч. Извините. Он понимает, угу, понимает, что нарушает контракт. Извините. Угу, это окончательно.
Менеджер Елена чеканным голосом сказала, что они свяжутся с ним и сообщат о своем решении. Конец беседы, энд оф гейм.
