Родной город пошатывался, как пьяный. Фонари взмывали желтыми и розовыми птицами. В голове тинтидликали мандолины. Из-за края крался рассвет. Последнее, что запомнил Богдан, – это как он оседает на землю, а бархатный пиджак, поддерживая его, бормочет: «Хороший ты человек, но…»
Глава 21
Богдан проснулся от холода. Перед глазами маячил кусок серого пухового неба и темно-зеленые листья, усеянные росой. Он чувствовал себя, как груда ржавых запчастей, брошенная на помойке. Скрипя и охая, он приподнялся на локтях и понял, что до этого лежал прямо на матушке сырой земле. А именно в траве на обочине какой-то дороги, прижавшись спиной к забору.
«Новый опыт. Жизнь под забором. Прекрасно».
Опираясь на забор и беззастенчиво постанывая, он встал. При этом с Богдана свалился вишневый бархатный пиджак, которым его заботливо укрыли. Соловей уставился на него недоуменно, затем в голове его всплыла вчерашняя ночь.
«Докатился. Друг-алкаш мне жертвует одежду».
Богдан потянулся, расправляя затекшие плечи, и обнаружил, что французская замшевая куртка сидит на нем как-то странно. Он снял ее: деликатная шоколадная замша была на спине разорвана от ворота до низа. Богдан выругался и бросил замшевый комок в кусты. Он хотел было надеть пуловер, но вспомнил, что чемодан у него украли еще утром.
Соловей произвел дальнейшую инвентаризацию. Во-первых, дико болела голова и подташнивало, но это понятно: это было похмелье. Во-вторых, болели ребра, скула, ухо, голень, плечо и так далее… Проще было назвать то, что не болело. Рукав рубашки тоже был порван и висел лохмотьями. Брюки цвета кофе с молоком – то есть, пардон, вчера они были цвета кофе с молоком – покрывали отвратительные пятна зелено-коричневой гаммы. На одном из итальянских, телячьей кожи мокасин была полуоторвана подошва, так что виднелся сиреневый носок.
Тут Богдан вспомнил про важное. Пришлось, чертыхаясь, лезть в кусты за курткой. Неловкими с похмелья руками он извлек из карманов паспорт и мобильный.
– Ура-ура. Не перевелись еще честные люди… Ах ты, засранец!
Добрый алкаш вынул из кошелька всю наличку. Насколько помнил Богдан, после вчерашних похождений там оставалось тысяч тридцать.
– Ладно, не буду жлобиться. В качестве оплаты за ночной энтетейнмент это не много. Кроме того, мне достался уникальный пиджак.
В одной рубашке было холодно – или то знобило после сна на земле? – и Богдан, поморщившись, натянул поверх рубашки тот самый пиджак.
Он стоял на углу двух улиц. Было тихо, только за забором в зелени гомонили воробьи да вдалеке проехала машина. Богдан посмотрел на мобильный: было полвосьмого утра. Окрестности выглядели знакомо. «Это ж Гороховая!» – понял Богдан.
«А тогда пойду к Степе».
Все равно когда-нибудь придется признаваться, что денег больше нет, в том числе для Степы нет. Лучше сейчас, одним махом. А кроме того, надо было мало-мальски привести себя в порядок, прежде чем показываться на люди, ехать на вокзал и в Москву.
Ему открыла калитку маленькая Степина жена.
– Merde, – вздрогнула она, увидев Богдана.
– Merde большими ложками, – согласился Соловей-старший. – Впустите меня?
Юлия пригласила его за собой. Входя в дом, она глухо сказала: «Степы нет, он уже на работу уехал». Какая-то она была странная, будто подмороженная.
– Жаль, что он уехал! Ладно, в другой раз мы с ним побеседуем.
– Что вы хотите – чаю, кофе? Льда? – с отсутствующим видом спрашивала Юлия. – Только не шумите, пожалуйста.
– Разве могу я – не шуметь? – улыбнулся Богдан. – Я же прирожденный возмутитель спокойствия.
– А вы возмущайте тихо. Яся еще спит.
Богдан вздохнул. Сохранять вертикальное положение все еще было трудновато.
– Милая невестка, мне бы помыться. Смыть с себя флер бурной ночи.
– В цветах Хаима Сутина, – прищурившись, посмотрела на него Юлия. – Много бордового, сложный серый, лягушачий зеленый.
– Не спорю, я как с картинки. Мне бы ванну.
– Да-да, конечно. Туда. М-м… может быть, вам еще…
– Переодеться? Уговорили.
Юлия принесла ему голубые джинсы и футболку из Степиных запасов.
В ванной Богдан первым делом взглянул на себя в зеркало.
«Да… Квазимодо курит в коридоре».
Под глазом смородиновым цветом наливался синяк. На переносице тоже была ссадина. Ухо покраснело и опухло. Из курчавых коротких волос торчала синяя этикетка от лимонада. Серебристая щетина довершала картину.
Богдан влез в крошечную сидячую ванну и включил горячий душ. Сначала отмывал и оттирал себя, а потом набрал воды и, подтянув колени к себе, как аист в ведре, стал отогреваться. Боль потихоньку утекала из тела.
Как только Богдан начал приходить в себя, он подумал: «А надо ли рассказывать?» В самом деле, разоблачение фальшмиллионера можно было отложить. Потому как что-то подсказывало Богдану: в момент, когда Степа узнает, что ожидаемых пятисот тысяч для его драгоценного приложения нет и не будет… В этот момент их недавно начавшаяся дружба погибнет.
«Остановись, мгновенье! В субботу был высший миг счастья, на Яськином дне рождения. А я только теперь понял».
Из ванной Богдан вышел в мешковатых голубых джинсах Степы, оказавшихся ему ровно до щиколоток, и еле-еле налезшей черной футболке с Гомером Симпсоном.
– По-моему, я выгляжу, как клоун, – объявил Богдан, надеясь на опровержение.
Юлия сидела у окна, мешала ложкой в чашке кофе.
– Чуть ярче, чем обычно, – сказала она.
– Вы жестокая женщина!
– От синяка еще никто не умирал.
Она была погружена в какие-то свои мысли и смотрела не на Богдана, а сквозь него.
– Кстати, про умирание: что у вас есть от головной боли?
Юля указала ему на аптечку в буфете, а Соловей-старший, роясь в ней, подумал: «Надо взять у нее денег на такси, но под каким соусом?.. А!»
– Представляете, со мной случился анекдот. Классический анекдот: «Возвращается муж из командировки», – Богдан, подхваченный вдохновением, понес дичь. – А я в этом анекдоте был мужчиной в шкафу. Моя дама…
– Я в воскресенье видела вас с Ингой, – с отсутствующим видом произнесла невестка.
– Где?
– Я гуляла. Вы сидели в ресторане на веранде.
– М-да… всегда знал: мне тесен этот город! – Богдан налил себе из турки кофе и присел за стол. – Так вот. Инга и ее муж…
– Разве она замужем?
– Гражданский муж. Эти еще ревнивей. К тому же, у Инги он – горец. Аварец, ингуш – что-то такое. Совершенно дикий, заросший черным волосом… без пяти минут йети.
