– Хватит! – отчаянно вскрикнула Юля и зажмурилась.
Через секунду ее выкинуло в музейный подвал.
– Я не видела, – дрожащим голосом сказала она себе. – Я не знаю, кто стоял рядом с Майей – Степа или его отец… Я не знаю, кто был в гробу. Я не видела.
Глава 20
Отельный ресторан был отделан в багряных тонах, причем отделан со вкусом: не пытаясь повторить устаревшее великолепие эпохи Александра Третьего (что неизбежно скатилось бы в пошлость), а скорее в богемном духе. Винно-красные стены в продуманном беспорядке украсили фарфоровыми тарелками, гравюрами и акварелями, столы накрывали абрикосовые и ярко-синие узорчатые скатерти с бахромой, с высоченного потолка свисали вперемешку люстры с хрустальными подвесками и кашпо с зелеными плетями вьющихся растений. Через арочные окна щедро влетал белый рассеянный свет. Утро понедельника казалось частью каникул.
Богдан, оглядев местечко, подумал: жаль, что вчера мы не ужинали здесь. Но вчера было бы дурным тоном приглашать даму на ужин в ресторан при своем отеле. Нет, он предоставил Инге максимум свободы, чтобы она могла закончить вечер в любой момент по своему желанию. Поэтому, когда он шепнул ей: «Поехали…» – то не успел договорить «ко мне», как она ответила: «Да».
– Ты очаровательно выглядишь, – сказал он Инге, мазавшей тост клубничным джемом. – Таинственная незнакомка.
– Как у Крамского?
– Как с коробки зефира.
– Надеюсь, зефир ты любишь? – улыбнулась Инга.
Ее черные волосы после душа были все еще влажными и колечками липли ко лбу, щеки были румяными, она и вправду была похожа на рекламную картинку тех давних времен, когда красавицами считались женщины с пышными формами.
– Даже не сомневайся.
Богдан подцепил на вилку кусок воздушного омлета. Мыслями он уже был в Москве. Сегодня Пароходов должен был перевести вторую половину денег за провансальскую винодельню, и Богдан ждал этого с нетерпением: у него уже было расписано, на какие статьи это будет израсходовано.
– Я так мало про тебя знаю, – сказала Инга. Богдан только пожал плечами, и она продолжила: – Давай сыграем в игру! Любимое кино?
– Мм-м… такое… бах-бах! Бум! А потом выходит Брюс Уиллис.
– Любимый композитор?
– М-м… Вот этот: ууу-ту-ту-ту! Кто это написал?
– Я поняла. Любимый анекдот?
– Номер двадцать четыре.
– Ой! Он же неприличный! Ну, а если кое-что посложней спросить… – Инга блеснула исподтишка черными глазами. – Ты давно влюблялся?
Соловей едва не поперхнулся омлетом.
– Что за вопрос?
– Самый обычный. Это мне для анкеты. Не волнуйся, я спрашиваю всех мужчин, с кем провела ночь.
– Для анкеты скажу: в тысяча восемьсот сорок седьмом году.
– Оо! – протянула Инга разочарованно, но тут же приняла легкомысленный вид. – А со мной это случилось…
Богдан перебил ее, вставая из-за стола:
– Прелесть моя, такие серьезные разговоры я до десяти утра не веду!
Он быстро поцеловал ее, отхлебнул кофе и промокнул губы льняной салфеткой.
– Десять будет через пять минут, – указала Инга.
– Через пять минут я должен сидеть в такси, ехать на вокзал, – ответил Богдан, подхватывая за ручку маленький чемодан, предусмотрительно захваченный из номера.
Черные глаза Инги стали совсем печальными, и он наклонился к ней, взял ее лицо в руки и поцеловал не спеша.
– Белла! – сказал он, оторвавшись. – Беллиссима! Фемина! Через неделю встретимся на танго.
Богдан развернулся и скорей-скорей покатил свой чемоданчик к выходу.
Сидя в такси, он позвонил своему главбуху. Не успел оглянуться, а таксист уже домчал его до вокзала. «Перезвоню», – сказал Богдан Зульфие Хайдаровне. Бежевое вокзальное здание было украшено башенкой со шпилем и с круглыми часами. Часы показывали, что у Богдана полно времени до поезда. В киосках рядом с вокзалом продавали сувениры для отъезжающих: магнитики с видами Домского кремля, коробки конфет «Из Домска с любовью» и, в качестве доисторической диковинки, разноцветные сахарные головы размером с куриное яйцо. Богдан глянул на это все скептически, но затем не утерпел и зачем-то купил себе голубой сахарный конус, похожий на обернутую шуршащим целлофаном тяжеленькую ракету.
Он стал набирать Зульфию, и в этот же момент ему позвонил Пароходов. Разумеется, Богдан немедленно ответил.
– Доброе утро, Богдан Анатольевич.
«Подозрительно бодрый голос у него, – моментально подумал Богдан. – С таким голосом без ножа режут».
– Доброе-доброе! – радостно поприветствовал он своего будущего инвестора и партнера. – Как дела, Сергей Викторович?
– Ездил в ваше шато, – отрывисто сказал Пароходов. – Неплохая развалюха. Что-то в ней есть. Но не для меня.
«Черт!! Значит, второго транша не будет», – зажмурился Богдан, как от зубной боли.
– Жаль-жаль, – ровно сказал Соловей.
– Жара, как в пекле. Вид на овечий выгон. От Ниццы ехал по пробкам. Что касается денег…
«Уй-ее, – взвыл про себя Богдан. – Ведь придется вертать ему взад первую половину денег!»
– Сразу не требую, я ваше положение понимаю. В течение месяца сможете?
– Не вопрос, Сергей Викторович. И не хотел бы, но, как говорится, слово дал честное… купеческое! – поиграл голосом Соловей.
– Не сомневался в вас, – без капли юмора ответил Пароходов.
«Тьфу, железный лоб!»
– Так! – воскликнул Богдан. – Шато – не то. Но я надеюсь, это не помешает нашему основному сотрудничеству?
– Это вторая новость.
У Богдана упало сердце. Он отпустил ручку чемодана, выпрямился, как на плацу, и окаменел.
– Мне доложили результаты проверки. Долгов слишком много – хотя это я знал и раньше. Главное, нет таких активов, в которые я бы поверил. А сейчас не то время. Не для рискованных инвестиций.
– Не пить вам шампанского, – через силу хохотнул Богдан.
– Посмотрим. Я хотел сказать вам сам, потому что считаю…
Пароходов еще что-то пролязгал, Богдан ему что-то ответил. Через полминуты они вежливо распрощались. Богдан сунул в карман брюк телефон и некоторое время тупо смотрел на свою вторую руку, сжатую в кулак. Когда он разжал кулак, с ладони посыпался голубой целлофан и раскрошенный на куски сахар.
Богдан зацепился взглядом за железную дырчатую скамейку на автобусной остановке и направился к ней. В ногах сейчас правды не было. Он сел, поставив рядом чемодан, и бездумно уставился на вокзальную площадь. Он был оглушен новостями.
Так он сидел какое-то время. По горизонту сознания лениво, как облака в жаркий день, скользили мысли: «Это банкротство… Полное, окончательное банкротство… Это конец». По громкой связи объявляли прибывающие и отходившие поезда. Прибыл поезд на Москву – «нумерация с хвоста состава». Богдан отметил это, но не шелохнулся. Незачем теперь было спешить в Москву. И поезд его ушел.
