Но Анна сообразила, кто сможет помочь:
– А вы позовите нянечку.
– Баба Рая! – крикнула директор.
Дверь тут же отворилась, и нянечка просеменила к столу:
– Две тысячи первый – в архиве. Но в сейфе есть журнал внутреннего учета. Нужно смотреть в нем.
– Куда ж я его дела… – Кира Владимировна закружила по кабинету, но баба Рая нырнула в шкаф, достала стеклянную банку и вынула из нее ключ.
– Вот!
Они подошли к сейфу, нянечка сама отомкнула дверцу и отошла, пропуская директора:
– С зеленым корешком поищите…
Порывшись в сейфе, Кира Владимировна вытащила амбарную книгу с зеленым корешком:
– Та?
– Она самая, – кивнула нянечка.
– Какой период вас интересует? – Директор села за стол и открыла регистрационную книгу на заглавии.
– Начиная с сентября две тысячи первого и заканчивая концом две тысячи второго года, – сказала Анна.
– Вам всех указать?
– Только девочек от трех до пяти лет.
Кира Владимировна открыла список и повела по нему тоненьким пальчиком:
– Таких только две.
– Записываю. – Анна достала блокнот.
– Татьяна Ивановна Сидорова девяносто седьмого года рождения и Гульнара Игоревна Ильдарова, девяносто шестого.
– Так… Записала.
– Сидорова поступила в детдом в октябре две тысячи первого из Тимофеевского дома малютки. Ильдарову забрали из семьи.
– Когда и кто их усыновил?
– Ой! – Кира Владимировна схватилась за щеку и покачала головой. – Не знаю, можно ли разглашать.
– Можно! – сказала Стерхова и еще раз показала удостоверение.
– Сидорову удочерила семья Калюжных.
– Полные имена и данные паспортов?
– Здесь только имена.
– Диктуйте.
– Калюжная Вера Ивановна и Калюжный Павел Сергеевич.
– Где живут указано?
– Это в документах, а документы в архиве, – вставила баба Рая.
– Тогда давайте Ильдарову, – недовольно буркнула Анна.
– Усыновители: Зарайские Мария Николаевна и Кирилл Александрович.
Стерхова записала.
– Даты усыновления… Или правильно – удочерения?
– Это без разницы, – коротко пояснила нянечка. – Лишь бы дите забрали.
– Ильдарову удочерили в июле две тысячи второго, Сидорову в октябре две тысячи первого.
– Постойте-постойте, – сказала Анна. – Девочка поступила в детдом в октябре, и ее тут же удочерили?
– И-и-и-и-и, милая, – протянула нянечка, – за денежки и не такое бывает.
– А как еще бывает? Пожалуйста, расскажите.
– Бывает… – уклончиво проронила баба Рая. – Ну, я пошла. Мне еще коридор домывать.
Когда Стерхова вернулась в Урутин, ей позвонил шеф.
– Слушаю, Юрий Алексеевич.
– Уже знаешь?
– Что? – с замиранием сердца проронила она.
– В Подмосковье задержали твоего Большакова.
– Где он сейчас?! – воскликнула Анна.
– Сидит в СИЗО.
– Его необходимо срочно этапировать в Урутин!
– Уже занимаюсь. Завтра утром мы будем в Энске.
– Вы-то зачем? – удивилась она.
– Мать вызвала. Думаю, чтобы попрощаться с отцом. Вот такие дела, Стерхова.
Глава 28
Как все было
В следственный изолятор Энска Анна приехала до полудня. К этому времени у нее на руках были все документы, позволявшие допросить Большакова в присутствии Савельева.
С самим полковником она встретилась только на проходной.
– Как прошла поездка? – спросила Стерхова.
– По инструкции, – хмуро ответил шеф. – Твой подопечный опасается, что его здесь прикончат в первую же ночь. Умоляет отправить в Москву.
– Сказал, кого конкретно боится? Назвал какие-то имена?
– Я с ним не разговаривал. Так, перебросился парой слов. Он ехал с конвоем, а я – отдельно. – Юрий Алексеевич придвинулся ближе и заговорил тихим голосом: – Скажи мне, Стерхова: этот гад убил моего брата?
– Скорее принимал участие. Конкретная форма деяния пока не ясна. И, кстати, Виктор всадил в него пулю.
– Надо же… – Савельев помотал головой. – Если бы не допрос, прикончил бы его в поезде.
– Большаков свое получит, – пообещала Анна. – Теперь идемте. Пора.
На проходной они предъявили документы и проследовали через шлюз из автоматических дверей, которые, отщелкнув замки, сразу же закрывались за их спинами.
Внутри изолятора в комнате для допросов они ожидали недолго. Вскоре конвоиры привели Большакова и усадили его на прикрученный к полу стул.
Стерхова включила диктофон и оглядела Большакова: с их последней встречи он сильно похудел и отрастил бороду. На нем была все та же одежда, но теперь он имел совсем не респектабельный вид.
– Я все расскажу! – заблаговременно предупредил Большаков. – Но только в обмен на защиту. У вас же есть программы защиты свидетелей?
– Ты не свидетель, – тяжело обронил полковник. – Ты – убийца.
– Я никого не убивал! Я – жертва! В меня стреляли!
– Заткнись!
– Спокойно, Юрий Алексеевич. – Стерхова придвинула бланк протокола и приготовилась писать.
Пока она со слов подозреваемого заполняла «шапку» протокола, полковник Савельев не сводил с него свирепого взгляда.
– Послушайте! – взмолился Большаков. – Почему он так на меня смотрит? Я его боюсь! Скажите, чтобы он ушел!
– Обрыбишься, сволочь… – процедил Юрий Алексеевич. – Имей в виду, если не расскажешь всю правду, хоть что-то утаишь, я тебя вот этими руками…
– Спокойно! – сказала Стерхова и задала первый вопрос: – Расскажите, что случилось утром двадцать третьего сентября две тысячи первого года?
– Все началось на день раньше, в субботу, – заговорил Большаков. – У Женьки Хаустова уехали родители, и он собрал нас в загородном доме.
– Где именно, уточните.
– Да вы были у Горской. Дом Хаустовых на этой же улице.
– Назовите поименно всех, кого пригласил Евгений Хаустов.
– Меня, Демина Валерку, Артема Басова, ну и, конечно, Гелю Емец, то есть Ангелину Константиновну Горскую. Она как хвост за Басовым повсюду таскалась.
Стерхова спросила:
– Что было дальше?
