Это будет, Меррит, твое наказание. Хирургии у нас тут нет, так что молись. У тебя очко-то разработано? Но конская залупа, знаешь… ты хуй-то у коня видел, профессор? Вот через несколько дней увидишь…
Падаль, уже в обморок свалился. Да уж это тебе не нежненьким первокурсникам в попки кончать и розовые хуйки им посасывать. Отнесите его в предварительный изолятор. Охрана головой отвечает, чтоб старый профессорский пидор не повесился!
Ну что, пидорасы! Говноеды и хуесосы! Я поступлю с вами, как римский император со своим народом! Цирковое представление, бесплатное зрелище! Преступник, любимый конем! А хлеб вы уже имеете, жопоебы. В субботу перед обедом все наслаждаемся спектаклем. Для аппетита.
Бригадирам — развести всех по работам! Пятый барак идет в каменоломню! Не выполнит норму — останется без пайка. Восьмой барак отдыхает на навозе. Цените — работа легкая, экологически чистая, и смысл имеет — кирпичи лепить, строить благоустроенные бараки для своих же товарищей.
Воды всем — полную норму, обычную. Пятый — знайте мою доброту!
Оркестр! Гимн! Развод окончен. Кто там опять на плацу валяется? Что, еще двое? Похоронную службу сгною!! — почему они еще здесь?
3. Черная книга преступлений режима.
История первая. Как преступник кастрировал врача. На суде он мотивировал тем, что врач кастрировал его несовершеннолетнего сына. На самом деле врач произвел операцию по коррекции пола по просьбе подростка согласно существующему законодательству. Преступник утверждал, что через два года девушка, его единственный сын, повесилась. Оставшись без детей и без внуков, он впал в неадекватное состояние и совершил свое преступление. Врач скончался. Преступник не высказал раскаяния и, более того, выразил удовлетворение этим. Суд его полностью оправдал.
История вторая. Трансженщина подала в суд на цисгендерного мужчину, своего жениха, который, обнаружив при интимном контакте, что она совершила переход, отказался поддерживать с ней отношения. Его глубинный сексорасизм проявился в стойком исчезновении эрекции при любых попытках сближения. Она испытывала сильные нравственные страдания и спала в депрессию. На предложения пройти курс лечения бывший жених отвечал грубым отказом, заявляя, что он желает контактировать исключительно с цисгендерными женщинами и не считает трансженщин равными им. Жених подтвердил все обвинения и отказался от примирения. Решение суда: пять лет заключения в тюрьме общего режима с прохождением принудительного курса психического оздоровления.
История третья. Воспоминание ветерана-подпольщика о драме времен Изгнания. Подкупив одного из охранников колонны, ночью вывели гея со стоянки и спрятали в доме сочувствующих граждан. Он скрывался у них в бейсменте два месяца, пока не оказалось, что пятнадцатилетний сын хозяев тоже проявил себя геем и стал его бойфрендом. Хозяин избил сына, застрелил гея и донес в полицию на подпольщика, которого отправили в концлагерь.
История четвертая. В 1973 году в Ассоциации Психиатров США прошло голосование по вопросу гомосексуализма. 60 % приславших ответы высказались за то, чтобы начать считать его нормой, 40 % — за то, чтобы продолжать считать патологией. В период Власти Равенства и Справедливости оставшиеся в живых противники гомосексуализма как нормы подписали торжественный отказ от взглядов — или лишались лицензии, диплома и получали тюремный срок.
Эпизод сороковой. Убить рядового Райана
— Рядовой Смит, расскажите, как произошло ваше сближение с рядовым Райаном?
— Ну как. Когда бежали кроссы и марш-броски, он старался бежать рядом со мной. Подбадривал. Предлагал помочь, что-нибудь понести. Я всегда отказывался, конечно. Я убегал вперед, а он изо всех сил меня догонял, сам задыхался, но все лез поближе.
И в столовой всегда хотел сидеть за одним столом. Хоть поменяться местами с кем-нибудь уговаривал, хоть сядет первый и кричит, что место мне занял. Или подойдет в свободное время и пытается чем-нибудь угощать, ну печенье там, или что…
А потом нажаловался сержанту, что я его избегаю и не хочу с ним дружить, потому что он гей. И он подаст рапорт, что во взводе гомофобия, и сержант может попрощаться со своим местом. Ну, и сержант на меня наорал и приказал Райана не избегать.
— А как вели себя ваши товарищи?
— А что товарищи. Неприятности никому не нужны. Старались ни во что не влезать. Делали вид, что ничего не происходит. Каждый должен уметь за себя постоять. Мол, твоя проблема, ты с ней и разбирайся.
— Так. И как же вы разбирались с вашей проблемой?
— А как с ней разбираться. Ну, говорил ему, что мне это все не нравится. Что я не такой. Говорил, что я его не осуждаю, ну и пусть он меня не осуждает. Мне нравятся девушки. Что в этом плохого. Каждому свое.
— Вот видите, можно же было товарищу, вашему боевому другу, можно сказать, все спокойно объяснить.
— Да в том-то и дело, что нельзя.
— Почему же нельзя? Спокойно, вежливо все объяснить.
— Понимаете, сэр, он был образованный парень. Учился в университете в Мемфисе, ну там не кончил почему-то. И язык у него был подвешен. И прилипчивый — ну не отстанет. И он все ворковал, и вкручивал, и стыдил меня, что я отсталый, что ничего плохого тут нет, что многие великие люди были пидарасы…
— Рядовой Смит!!!
— Простите, сэр! Я хотел сказать — гомосексуалисты… ну эта… однополые… ну, в общем, такие же. И многих затравили, и были самоубийства, а потом все каялись и их реабилитировали, трагедия, в общем. И у него получалось, что если я его отвергаю, то я фашист и гомофоб. Потому что в мужской любви ничего плохого нет. А наоборот: это благородно и современно. А отказывать ему — это отсталость и неуважение к товарищу.
— Вы с ним согласны? Соглашались?
— Никак нет, сэр! Не согласен. Виноват, сэр.
— Почему же?
— Да мало ли что ему хочется. А если мне это противно? Я ему что, должен что-то? Мало ли что я ему понравился, может, ему и корова понравится, так что теперь? А он знаете на что напирал? На толерантность! Я, он меня все убеждал, должен быть к нему толерантен. Потому что все должны быть толерантны и уважать привычки и вкусы всех. Я говорю: вот и уважай мои вкусы и привычки, меня от тебя тошнит! А он про свои страдания, про мужскую любовь, и вообще как это хорошо, а волки, натуралы то есть, нормальные мужики, он их… нас… называл цисгендеры, они просто ничего не понимают.
— И вы с ним согласились? Или нет?
— Как же я мог с ним согласиться, если он меня просто всеми способами домогался?
— Но у вас были способы отвергнуть его домогательства?
— Так точно, были.
— Доложите.
— Когда он схватил меня за яйца, я дал ему по морде.
— Врезал, значит. Сильно?
— Ну, так… Нормально. Губу разбил. Распухло. Зубы передние расшатались, он говорил. Влезет в рот пальцами, вроде там шатает их, и все пугает. Что теперь подаст в суд, вроде я совершил преступление ненависти. На почве ненависти к сексуальным меньшинствам. Десять лет, говорил, мне теперь обеспечено.
