Митци уже распечатывала бандероль экспресс-доставки, уже почти вынула и развернула нож. Однако остановилась и обдумала просьбу. Действительно, зачем бедняжке мучиться и слушать такое?
Митци осушила бокал, проглотила еще «амбиен». Разорвала запасной пакетик с берушами, заботливо скрутила оба цилиндрика и вставила их в теплые мягкие уши.
Она лишь увидела, как губы на горящем и заплаканном личике двинулись, произнося: «Спасибо». Митци ответила: «Пожалуйста», но женщины уже не услышали друг друга.
Зато все услышала орава микрофонов, изготовившихся не упустить ни единого звука из того, что неминуемо произошло.
Фостер попросил, чтобы его посадили спиной к двери – хотел сначала услышать Люсинду и только потом увидеть. Он специально приехал пораньше, поболтал с метрдотелем и угощался скотчем, когда услышал голос за спиной:
– Здравствуйте.
Голос молодой женщины.
– Меня зовут Люсинда. У меня здесь обед с отцом.
Он не повернулся, выждал.
– Такой видный красивый мужчина.
Донесся голос метрдотеля:
– Сюда, пожалуйста.
Фостер увидел Люсинду и понял, что ждал не зря. Золотисто-каштановые, как у матери, волосы ниспадали на плечи – ему всегда так нравилось. Он поднялся навстречу, поздоровался и заглянул в собственные голубые глаза. На девушке было платье, специально купленное для этого случая в Сингапуре. То, в котором она позировала в Инстаграме. Они подставили друг другу щеки для поцелуя, и Фостер обратился к метрдотелю:
– Альфонс, вы знакомы с моей дочерью?
Тот задержался у столика, пока Фостер усаживал девушку.
– Какая очаровательная юная дама!
Фостер разыграл для метрдотеля сценку:
– Люси, а помнишь, как ты наступила на пчелку?
Девушка схватывала все на лету.
– Конечно! – и живо подыграла: – Сколько же мне было?
– Четыре.
Фостеру понравилось, что она поддерживает эмоциональный разговор, а не бубнит заученную роль. Профессиональной актрисой она, может, и не была, зато точно обладала даром импровизации.
Подошел официант, девушка заказала бокал вина, а Фостер – еще скотча. Не отходя от давно оговоренного сценария, он спросил, как учеба в колледже. Она, конечно, была среди отличников, спросила у него совета по магистратуре. Протянула к нему ладонь над столом, и Фостер сжал ее пальцы своей рукой.
– Как же я рада видеть тебя, – сказала она.
Тут Фостер поморщился от боли – укус на руке саднил. Укус, о котором Люсинда не спросила.
Незаметно сунул в ладонь актрисы обычную плату: двести наличными плюс еще пара сотен за артистизм. Это была давно оговоренная стоимость часового обеда. Может, и дороговато – обеды, совместные путешествия, – но ни один психиатр пока не смог предложить ничего лучше: посмотришь на нее, и сразу полегчает.
Сколько же лет прошло? Он подобрал ее по компьютерному фото, такому же, какие наносят на молочные пакеты. Долго бороздил Сеть, сайты эскорт-услуг, пока не нашел идеальное соответствие.
Внезапно в обеденном зале повисла тишина: свет померк, посетители повернули головы, из кухни появился официант, который нес маленький, изящно украшенный тортик с горящими свечами. Никто не запел – заведение было слишком стильным, – но раздались приглушенные аплодисменты, когда официант поставил символ дня рождения перед юной особой. Люсинда просияла, сыграла как должно. Прикоснулась кончиками пальцев к губам, словно сдерживая восторг.
– С днем рождения, милая, – поздравил Фостер. Он протянул руку под столом, где стоял пакет с подарком, и достал небольшую коробочку, завернутую в розовую оберточную бумагу, прямо-таки пенящуюся лентами.
Забыв о тортике со свечками, она быстро избавила коробочку от обертки и лент, открыла, показав всем мерцающую двойную нить натурального жемчуга. Девушка ахнула, ахнули и все вокруг.
– Это мамин жемчуг, – сказал Фостер, – достался ей от бабушки.
Оставив на мгновение актерство, она посмотрела на Фостера с искренней признательностью. Уж он-то разницу чувствовал. Как же ненавистны были в тот момент все те люди из группы поддержки: ведь они пытались украсть эту волшебную фантазию. Ожерелье свернулось кольцами в коробочке на атласных подушечках, прямо как в шкатулке для драгоценностей.
Фостер кивнул на тортик:
– Загадай желание.
Пальчики с розовыми полированными ноготками коснулись жемчуга. Именинница взглянула на тортик и промурлыкала:
– Хочу попасть в кино.
Она сделала, как он сказал: крошечные язычки пламени исчезли и призрачный горький дым окутал Фостера.
Нельзя сказать, что рассвет стал злейшим врагом Митци, а рекламная музыка в лифте бесила; если бы не похмелье, то ни одеколоны, ни даже слабый запах отбеливателя от собственных рук не выворачивал бы желудок, не отдавался бы болью в мозгах. Без солнцезащитных очков Митци могла бы сидеть в приемной и читать голливудские журналы. Даже здесь, на юге, лишь у некоторых врачей кофейные столики в приемных предлагали «Голливудского репортера» и «Вэрайети», но, конечно, доктор Адама был не абы кто.
Ночью снилось ей, будто она собирает и мастерит нечто сложное, старинное, латунное. Остались смутные воспоминания о полированных завитках, фарфоровых наконечниках, ручной росписи розовыми розами… вроде бы кровать. Сон не то чтобы неприятный.
Пока Митци ждала своей очереди и листала «Энтертейнмент уикли», тренькнул телефон. Сообщение от частного номера гласило: «Великолепный результат. Как обычно». В папке «Входящие» лежал новый документ. Аудиофайл под названием «Девушка молится». Эти слова, да еще душок отбеливателя на пальцах вернули ее в сон. Кого-то рубили или кто-то резал свинью – нечто такое по телевизору показали, когда она задремала. Визги, вопли, кровища… Плечи ломило, как будто всю ночь дрова колола.
Затем пришло другое сообщение: «Крик за лям еще в продаже?»
Ответить она не успела, услышала голос:
– Митци?
Посмотрела туда, где за белым резным лакированным столом сидела молодая женщина, администратор.
– Доктор Адама ждет вас.
Митци поднялась; вдруг дверь открылась, и бородатый доктор сам вышел встретить ее, как обычно, радушно улыбаясь.
Они вошли в смотровую. Там стоял столик, накрытый бумажной скатертью, напротив – раковина из нержавейки, в ряд – застекленные шкафчики. Доктор кивнул на стол: садись.
И начал спрашивать:
– Полегчало?
Сел, прислонившись спиной к раковине. Заметил, что гематомы на шее проходят.
– Как Джимми?
Это он про дружка. Из-за которого она решила сделать перевязку маточных труб.
