– Зачем ты пришел, Болотник? – прохрипела Итрида. Глаза заслезились из-за того, что она долго держала их открытыми, и Итрида зажмурилась. Что-то звякнуло, ее лицо обдало теплом, а опущенные веки вспыхнули изнутри красным.
Огонь затеплил.
Уютное потрескивание подтвердило ее догадку.
– Разве это не мое испытание?
– Ах да, об этом… Я соврал.
– Я хочу, чтобы ты ушел прочь.
– Не раньше, чем отдохну перед дальней дорогой. Тропу к этому Столу прокладывали явно не для людей.
Огневица и дейвас ненадолго замолчали.
– Марий, – тихо позвала Итрида. – Почему ты не прислал Бояну или Храбра?
– Решил, что мое лицо несет для тебя меньше воспоминаний. Ведь ты не со мной четыре весны ела с одного ножа и спала у одного костра, – снова звяканье. Короткое бульканье. Шипение и треск кормящегося огня. Тонкий плач ветра. Такой же тонкий, как удар, который нанес дейвас Итриде ее же словами.
Итрида горько изогнула губы и приподняла ресницы. Почему-то она ждала, что Марий сядет возле очага, но он расположился рядом, едва не касаясь ее бедром, и так же свесил длинные ноги в пропасть. Болотник задумчиво смотрел в небо, медленно заливающееся черничным соком пока еще далекого рассвета. Одной рукой он опирался о камень позади себя, в другой была зажата пыльная бутыль, из которой Марий изредка отпивал глоток-другой.
– Так я верно рассудил? – спросил дейвас, не повернув головы. Итрида молча рассматривала его лицо – усталое, заросшее короткой темной щетиной, с россыпью морщинок, разбегающихся от глаз. Сами глаза, ярко-зеленые на свету, сейчас вновь напомнили Итриде заросшие ряской камни – потускневшие и холодные.
Она не стала отвечать.
– Что в бутылке? И где ты ее взял?
Огненосец поднял напиток на уровень глаз и небрежно поболтал.
– Горная ежевика. Рудознатцы верят, что вино из этой ягоды лечит душевные раны. А еще оно придает храбрости, чтобы встретиться лицом к лицу с духами. У орлиного народа есть обычай: каждый, кто задумал расстаться с жизнью, отправляется провести последнюю ночь на Стол Духов и берет с собой бутыль этого вина. Если человек меняет решение, он оставляет бутыль как дар духам. Если нет – выливает вино в огонь, чтобы духи приняли его к себе. Потому иначе вино из горной ежевики зовется «вином жизни». А где взял… Здесь, – Марий лукаво усмехнулся и скосил взгляд на Итриду. – Но позволь оставить местонахождение чудо-погребка в тайне. Мы и так нарушили слишком много запретов.
Итрида приподнялась, морщась, когда позвонки встали на место, размяла шею и потянулась к бутылке.
– Дай.
– Что, вот так просто? И пани не побрезгует пить из горла, да еще и после колдуна?
– Я тебе что, княжна какая? Да и… зараза к заразе не липнет.
Марий криво улыбнулся и протянул Итриде вино. Она взялась за темное запотевшее стекло пониже его пальцев, но дейвас все равно мимоходом погладил ее руку. Надо же, стекло. В Беловодье за него платили золотом, а у рудознатцев пользовали как простую глину.
Помедлив, Итрида отхлебнула большой глоток и подержала вино во рту, сосредоточившись на ощущениях. Легкое и освежающее, как родниковая вода, оно полнилось вкусом ягод и прокатилось по горлу, оставляя за собой след, который, как показалось Итриде, должен был светиться – таким он был ярким.
– Вкусно, – Итрида облизнулась. Марий протянул руку, но она даже не глянула на дейваса. Лишь устроилась поудобнее, чтобы не выронить ненароком бутыль. Дейвас изумленно вздернул брови и покачал головой.
– Будь осторожна. Оно только кажется легким, но всего с одной бутылки ты через час не сможешь даже встать.
– То, что надо, – Огневица отхлебнула еще глоток. Марий хмыкнул и поднялся на ноги гибким кошачьим движением.
– Уже уходишь? – глянула бродяжница на мужчину снизу вверх. Еще недавно она хотела остаться одна, но почему-то это желание исчезло, будто смытое ежевичным привкусом на языке.
– Нет. Хочу взять второе одеяло. Ночь будет долгой.
– Марий! – окликнула Итрида повернувшегося было спиной дейваса. – Ты ведь не просто так знаешь об этом вине. И путь к Столу Духов тебе хорошо известен. Ты бывал здесь раньше. Зачем? Чтобы нанести знак или?..
Дейвас помедлил, прежде чем вернуться к Итриде и присесть на корточки рядом с ней. Он вытянул руку и принялся закатывать рукав до тех пор, пока не показались переплетенные черные корни. Из них вытянулись вековые сосны, дубы и ели. А в их ветвях запутался тонкий серпик молодой луны, молочно-белый, чуть светящийся внутренним светом. Итрида потянулась к руке дейваса и тронула светлеющий месяц. Пробежала пальцами по давним шрамам и не сразу, но разглядела позади леса солнце – едва намеченное, но всеобъеюмлющее, пронизывающее лучами весь рисунок.
– Что он значит? – подняла Итрида на Мария потемневший взгляд. Дейвас не ответил, но и не спешил убирать руку или опускать рукав. Не сразу Итрида поняла, что продолжает касаться черных линий, прочертивших его горячую кожу. А когда осознала, отдернула пальцы, словно обжегшись. Болотник выпрямился, продолжая рассматривать девушку и выхватывая взглядом пушистые ресницы, упрямо сжатый рот, похожие на звезды родинки, усыпавшие бледные щеки, сильные руки, стискивающие края одеяла… Потом все же усмехнулся и проговорил – так спокойно, словно для него и не было этих минут, полных густого томительного молчания:
– Мне тоже доводилось терять друзей, Итрида. Но, сгорев на краде, я не смогу защитить тех, кто по-прежнему нуждается в моей помощи. Потому – знак. И эту бутылку когда-то принес сюда я.
Марий отошел от Итриды, оставляя ее наедине со сказанным.
Глава 29. Кровь, чернила, ворожба
Итрида рывком выдернула себя из сна, спешно нашаривая кинжалы.
Выяснять, кто именно хлещет ее мокрой тряпкой по лицу, она не собиралась. В ее груди кипело только одно желание: перерезать уроду горло, повернуться на другой бок и уснуть снова. Не ощутив под пальцами знакомых рукоятей, Итрида все же открыла глаза и попыталась осмотреться, но снова получила болезненный удар и зашипела. Рядом заворочались. Вдруг чья-то сильная рука обхватила бродяжницу поперек талии и попыталась притянуть обратно на лежанку. Итрида, не раздумывая, замахнулась для удара, и лишь в последний момент успела сдержать его, не задев покрытую застарелыми шрамами кожу. А мужчина, тянущий ее к себе словно любимую игрушку, приподнял всклокоченную голову и заморгал, поморщившись, когда ему в лицо хлестнули тугие струи дождя.
Итрида часто заморгала. Потоки воды, низвергающиеся с неба, поначалу охладили прокушенные и обветренные губы, но вскоре их холод пробрался под кожу, породив нескончаемую дрожь. Мутная хмарь сна наконец отступила, и Итрида осознала, что никакого наглеца с тряпкой нет и в помине. Есть только небольшой каменный круг с давно погасшим очагом посередине, она, тщетно пытающаяся натянуть на голову мокрое одеяло, и тот, кто провел с ней ночь на каменном ложе.
