– Не твое дело, – огрызнулась Итрида. Слова мужчины не стали для нее неожиданностью, но все равно больно ранили. Не будет встречи, которую Итрида себе вообразила. И сказать она больше ничего матери не сможет.
Пламя билось под кожей Итриды, и бродяжница нагнула голову, стараясь, чтобы капюшон упал как можно ниже, оставляя на виду только губы и подбородок. Не приведи Перкунас кмету сейчас увидеть ее глаза или руки – поднимет на уши всю волость.
– А ну как я тебя к голове отведу, посмотрим, как там запоешь, ворона! – мужчина качнулся к бродяжнице, пытаясь ухватить ее за рукав, но она увернулась и взмахнула полой куртки, перекрывая ему обзор. Когда черная ткань упала на место, возле кадыка и паха смельчака холодно светились в лунном свете два кинжала. Капюшон предательски сполз, и мужчина уставился Итриде в глаза.
– Огневуха, – выдохнул он, и его собственные очи превратились в блюдца. Итрида усмехнулась и прижала кинжал к его лицу. Медленно, не отрывая взгляда от испуганных глаз, провела полоской стали по щеке, заросшей густой темной бородой, лишь в самом конце чуть изменив положение руки и позволив оружию надрезать край подбородка. Тонкая струйка крови весело сбежала по крепкой шее.
– И обереги тебя не спасут, – прошептала-пропела Итрида, любуясь ровной строчкой вышивки на вороте свиты. Когда-то и она умела класть такие стежки. Но куда лучше ей удавалась работа с ножом.
– Не губи, – захрипел мужик, порываясь упасть на колени. – У меня жена дома… Ребеночек две седмицы как народился. Родители старые, а я один у них. Не губи, пани! Отпусти, я никому не скажу, что тебя видел! А хочешь – вот, возьми! Ты же за ним пришла, да? Ну дурень я, сразу не понял, что за ним! Возьми! Возьми, дурень я как есть, зря купился, знал же, что огненные камни не продаются, а все равно понадеялся… Возьми, только опусти, всеми богами тебя заклинаю!
Итрида слегка опешила от напора мужика, и впрямь рухнувшего на колени. Он шарил по своей одежде, точно искал в ней что-то, и бродяжница на всякий случай отодвинулась. Ей не хотелось оказаться вблизи, если кмет вдруг припрятал за пазухой мешочек жгучего перца или настойку разрыв-травы, способной при правильном заговоре и руку оторвать. Но мужчина достал из-за пазухи нечто иное.
На его протянутой ладони тлел уголек. Поначалу именно так показалось бродяжнице, но, приглядевшись, Итрида поняла, что это всего лишь крохотный осколок какого-то камня. Он весь был иссечен жилами, как будто сердце живого существа, и жилы эти трепетали, словно и впрямь по ним бежала горячая кровь.
– Что это? – шепотом спросила Итрида. Камень манил не только ее: огненная волчица поставила уши торчком и вся подалась к камню, толкнув Итриду изнутри почти ощутимо. Ее тоже тянуло к пульсирующему осколку. Волчица заскулила и рванулась еще раз. Итрида сдвинулась на длину ногтя, но и этого ей было довольно, чтобы испугаться. Что такого в этом камушке, что сила, живущая внутри нее, так к нему стремится?
К счастью или нет, но мужчина не услышал вопроса. Он продолжал протягивать камень, заискивающе поглядывая снизу вверх. Его побелевшие губы тряслись, словно он вот-вот заплачет. Итрида ненавидела плачущих мужиков так же сильно, как собственные слезы, и потому забрала предложенное, не убирая, впрочем, кинжалы.
Но как только ее рука коснулась теплого осколка, мир утонул в огне.
Его было так много, что поначалу Итрида сжалась в комок, закрывая руками голову и задыхаясь от густых клубов черного дыма, сплетающегося вокруг нее, словно змеиные тела в весеннем гоне. Мигом взмокли и прилипли к шее и вискам волосы, выбившиеся из косы. Огонь ревел так громко, что Итрида оглохла и ослепла, не видя вокруг ничего, кроме оранжево-багровых сполохов.
Почуяв чье-то присутствие, она рискнула выглянуть из-под руки. Медленно, боясь сделать лишнее резкое движение, опустила локти и расправила спину. А потом и вовсе встала на ноги – но даже так огненной волчице пришлось наклониться, чтобы ее черная голова с провалами, где плескался огонь вместо глазных яблок, оказалась на одной высоте с лицом Итриды.
У волчицы была гладкая, волосок к волоску, шкура. Широкая опушка на шее, в отличие от остального меха, была рыжей. На кончике каждой шерстинки мерцал собственный огонек, и оттого казалось, что волчица постоянно двигается, хоть она стояла неподвижно, уперев четыре лапы, каждая с ладонь Итриды размером, в почерневшую от жара землю. Языки пламени танцевали над хищницей и вокруг нее, словно вырастая из ее горбатой фигуры. Волчица открыла пасть, и на Итриду дохнуло не смрадом тухлого мяса, а запахом костра и сухим жаром, как из печи.
«Слабая человечка», – раздался голос в ее голове. Он тоже шипел и трещал, плевался искрами и гудел, но слова Итрида различала четко. – «В твоем теле мне не разгуляться. Наконец-то свобода. Жаль, что ненадолго.»
– Почему ненадолго? – сухо сглотнув и лишь зря раздразнив горло, спросила Итрида.
«Ты долго несешь меня в себе. Таешь. Скоро не останется ничего. И тогда мне придется уйти.»
Таешь…
– Ты хочешь остаться?
Волчица свесила между огненных клыков черный язык и глубоко вдохнула. Вместе с выдохом в Итриду полетели крошечные искры и ошметки пепла. Они осели на ее плечи и волосы, прошлись по лицу комариными укусами, но бродяжница не рискнула отвести глаза.
«А кому хочется уходить? Там ничего нет. Пустота. Здесь есть еда. Жаль, слабое тело.»
– Его можно укрепить?
«Я… могу», – показалось или в голосе огненного создания прозвучало сомнение? – «Но нужен другой камень. Большой.»
– Тот, от которого откололся этот кусочек? – догадалась Итрида.
«Другой. Изначальное. Мать», – волчица раздраженно облизнула морду и встряхнулась. – «Найди другой. Он поможет. А сейчас – я хочу есть!»
И волчица скакнула вперед, врываясь в Итриду и ударом вышибая сознание из ее тела.
Глава 21. Жизнь потерянная, жизнь спасенная
Марий почуял запах пожара, когда волость, где он оставил бродяжников, едва показалась впереди. Дейвас помянул Навь и побежал со всех ног, на ходу прощупывая, насколько силен огонь и много ли домов уже успел охватить. Пальцы обожгло, жар поднялся до запястья и там остановился, свернувшись пульсирующим кольцом вокруг руки. Значит, всего одна или две избы горят: пожар маленький, почти ручной.
Впрочем, когда дейвас пронесся по единственной улочке и добежал до пылающего дома, ему поначалу показалось, что его дар ошибся. Пламя высотой в три человеческих роста гудело и мерцало, свиваясь концами рыжих с красными отблесками лент где-то так высоко, что, даже задрав голову, Марий не сумел их рассмотреть. На фоне огня метались черные фигурки людей: кто-то тащил воду, кто-то расшвыривал землю вилами, а кто-то просто стоял на коленях, глядя, как истаивает, превращаясь в обугленный костяк, его изба.
