– Ты хочешь знать, что мы чувствуем. Выйди ко мне, и я покажу. Всего один шаг.
– Думаешь, я не знаю, чего ты хочешь? – Даромир усмехнулся. – Нет уж. Я еще не готов.
– Это ты так думаешь, – мавка снова прижалась всем телом к границе. Она смотрела на шехха снизу вверх, и ему показалось, что он начал различать чувства в ее взгляде. Желание… голод… боль. И понимание.
– Я тебя чувствую, – прошептала она. – Внутри ты такой же, как мы, только еще противишься. Пойдем со мной. Я буду тебя любить.
С каждым словом ее голос словно обретал краски. Он больше не шипел, в нем расцветало тепло и нежность. Даромира захлестнула тоска. Он сделал маленький шаг вперед, и его сапоги наполовину пересекли защиту, наложенную Хранительницей Чащи. Их с мавкой ладони соприкоснулись по-настоящему. Даромир ждал, что ощутит могильный холод, но ее рука была теплой, а кожа – нежнее шелка.
– Я буду тебя любить, – шептала мавка, не отпуская взгляда шехха. – Я зажгу для тебя свечу…
– Даромир, навьи тебя задери! Стой! Што ты творишь, сукин сын! – рев Храбра прорвался сквозь муть, в которую погружался Даромир. Шехх отшатнулся и судорожно вздохнул, пытаясь вырваться, но его руки словно стиснули стальные клещи. Мавка, чье лицо светилось торжеством, тянула его на себя. Подоспевший сзади Храбр обхватил друга ручищами поперек туловища и дернул, едва не сломав ему хребет. Навья тварь с нечеловеческой силой вцепилась в добычу, оскалив мелкие треугольные зубки.
Храбр напряг руки так, что веревками вздулись жилы, и дернул в последний раз. Даромир задохнулся, отлетая от мавки, и оба парня рухнули на траву, дыша так, словно пробежали десяток верст. Даромир приподнялся на локте, высматривая навью. Она стояла по ту сторону границы, опустив руки вдоль тела. Ее губы не шевелились, но Даромир снова услышал в голове ее голос:
– Ты все равно ничего не изменишь. Внутри ты такой же, как мы.
Мавка отвернулась и медленно пошла в Чащу, высоко держа голову. Ее рубаха сзади была разорвана до самых ягодиц. Сквозь порванную кожу и развороченное мясо белели ребра. Между ними бился комок, склизкий, сине-бурый, с кулак размером. Даромира затошнило. Мавка скрылась между серых стволов так плавно, словно они поглотили ее.
– Даромир, что тебе Чаща начудила?
– А тебе? – шехх лег в траву, раскинув руки, и уставился в небо. Тело нагнал запоздалый страх, и из него словно разом вынули все кости. Храбр молчал, да Даромир и не ждал ответа. Он и сам отвечать не собирался. Но вдруг воленец зашевелился. Шехх скосил на него глаза: Храбр встал и помедлил мгновение, прикрыв глаза. Потом тихо заговорил:
– Я ей спасибо должен сказать. Когда понял, что ворожба мне кажет, думал, умом тронусь. А как угомонился… так совсем по-другому понял.
Храбр медленно стянул с себя рубаху, затем взялся за ремень. Выгнув бровь, Даромир наблюдал, как Храбр снял с себя всю одежду, выпрямился и вдохнул глубоко.
А потом Дара подбросило над землей, и упал обратно он, уже сжимая любимые кинжалы и с круглыми от ужаса глазами. Напротив него, на том месте, где только что стоял воленец, порыкивал и тряс головой с маленькими круглыми ушами матерый медведь. Его шкура была коричневой с рыжими подпалинами. Умные глаза зверя нашли Даромира. Медведь открыл пасть и облизнулся, потом встал на задние лапы, а передние раскинул, точно желал по-дружески обнять шехха.
Или переломить его как сухую ветку.
Медведь снова опустился на четыре лапы. Его образ подернулся дымкой, а в следующий миг Храбр спокойно глядел на шехха, белого то ли от ужаса, то ли от понимания.
– Так ты оборотень, – прошептал шехх. Храбр наклонился, подобрал свою одежду и принялся неторопливо одеваться. Его тело было непривычно тяжелым: медвежий дух хоть и ушел, но память о нем так быстро не исчезала.
– Наполовину. Батя мой, тот чистой крови оборотнем был. А мать мельникова дочка. Батя ее соблазнил, вот я и родился. Дед-то, по матери, хотел меня бросить в лесу, но матушка не дала. Вырастила в любви, за што я ее всегда благодарить буду. Ради меня она и от своей женской доли отреклась – никто не захотел в одном доме с оборотнем поселиться. Отец приходил несколько раз, пытался меня научить. Да только уроки его кровью слишком воняли. Пел, что охотиться можно и на людей. И вот тогда я разозлился сильно и сказал, што никогда не приму зверя и не позволю ему задирать людей.
– Так вот почему ты никогда не убиваешь, – протянул Даромир. – Сколько смотрю на тебя, ты же всегда предпочитаешь врагу что-нибудь сломать, но никогда до смерти не доводишь.
– Раньше я и вовсе руку ни на кого не поднимал, – кивнул Храбр и уселся в траву. Подтянул кувшин, отпил прямо через край, вытер рот рукой и продолжил:
– Боялся, што с силой не совладаю и зашибу до смерти, сам того не желая. Однажды так и случилось. И повторилось вновь, когда Бояну спасал. Правда, она и сама бы справилась, но я не знал, – Храбр усмехнулся и провел рукой по волосам, трепля многочисленные косички. – А потом Бояна глянула на меня и потащила в корчму. Кувшина три сбитня в меня влила, паршивка. Утром я проснулся в ложнице. Думал, што дальше делать, как жить. Спустился вниз – а они там, обе. Итрида предложила к ним присоединиться, шкуры добывать. Это уж потом оказалось, што они не только шкурами, но и разными темными делишками промышляют.
– Но ты же мог уйти.
– Не мог, – Храбр посмотрел на шехха спокойно и уверенно.
– Ох уж эти женщины, – помолчав, Даромир бледно усмехнулся. Он хотел сказать что-то еще, но тут заскрипела дверь избушки, и на пороге показалась хмурая сонная Бояна.
– Прохлаждаетесь? – окинула она взглядом разлегшихся на полянке мужчин. – Хватит отдыхать. Итрида вернулась. Наши колдуны решили, куда нам двигаться дальше.
* * *
– Так значит, мы идем к воздушным ведьмам? – первым нарушил повисшую тишину Даромир.
– Не к ним, а к рудознатцам, живущим на отрогах принадлежащих им гор, – поправила его Ясмена.
– Ну то есть мы погостим не в логове чудовищ, а лишь у его входа, – фыркнул шехх и скрестил руки на груди. Он стоял возле двери, прислонившись плечом к косяку, и отказался присесть, когда Ясмена приглашающе повела рукой. Быть может, потому, что единственное свободное место оставалось возле Мария. Итрида и Бояна сидели на другой лавке. Огненосица выглядела потерянной и бледной, когда вернулась после разговора с дейвасом и Хранительницей. Ясмена то и дело поглядывала на нее, словно тревожилась. Даромир рад был бы оказаться подле, прислониться плечом, ища поддержку и давая ее. Но Итрида не смотрела ни на кого, и его словно вовсе не замечала, и шехх катал на языке холодную горькую обиду.
– Самовилы не более чудовища, чем мы с вами, – откликнулся Марий из своего угла. Дейвас рассеянно крутил в пальцах чашку с травяным взваром, как недавно сам шехх. Болотник словно нарочно выбрал самое темное место, и его лицо скрыли тени, не позволяя прочесть по глазам мысли темноволосого колдуна.
