* * *
Лес отпустил их внезапно.
Всего лишь мгновение назад его тяжелые, напоенные дождевой водой вершины склонялись к людям, будто намеревались схватить их лапами-ветками, опутать по рукам и ногам и не пропустить ни на шаг дальше по тропе, заросшей орляком. И вдруг все кончилось. Черные стволы, слюдяно поблескивающие в отсветах изредка проглядывающего сквозь тучи солнца, отступили, подобрав свитые в змеиные кольца корни. Недобрый гул пронесся по чаще, сорвал вихрь листьев, бросил их в путников и стих так же внезапно, как появился.
Даромир первым бросился к мирно плещущейся в глинистых берегах реке. Упал на колени, пачкаясь в светлом песке с вкраплениями крохотных серых ракушек и кусочков слюды – белых, рыжих, голубоватых и прозрачных, как слеза. Опустив ладони в воду, шехх торопливо умылся, не чувствуя обжигающего холода стекающих под рубаху струек.
– Только не пей, – предупредил его Марий. Шехх мотнул головой, роняя брызги, и более никак не показал, что услышал предупреждение. Дейвас брезгливо поморщился и встал поодаль от шехха, так, что река лишь облизнула мыски его щегольских сапог.
Храбр съехал по крутому склону, оставляя в нем глубокий рыхлый след. Остановившись в нескольких шагах от реки, огляделся, цепким взглядом окидывая берег – сначала в одну сторону, затем в другую. В обе стороны песок взрывали гибкие корни ивняка, подобравшегося к воде так близко, что плачущие ветви купались в черной воде. Не увидев опасности, Храбр привычно проверил взглядом Бояну. Та ежилась, растирая ладонями озябшие плечи, и неотрывно смотрела на реку. Храбр подошел к ней и молча накинул на плечи снятый с себя кожух. Бояна отшатнулась от его протянутых рук, но парень не отступил и не сделал попытки приблизиться. Бояна устало потерла глубокую морщину, прорезавшую лоб, и наконец нашла в себе силы поблагодарить Храбра за теплую одежду. Она и впрямь замерзла: из-под тонкой кожи явственнее выступили голубоватые вены, плотно сжатые губы обвела синяя нитка, а пальцы, зарывшиеся в рыжеватый мех кожуха, мелко дрожали. Храбру до смерти хотелось обнять девушку, заключить в кольцо его больших сильных рук и прижать к груди, чтобы сотрясающая ее дрожь растворилась в его жарком тепле. Но Бояна уже отвернулась.
Храбр опустил взгляд на свою ладонь, которой как наяву почувствовал прикосновение тонких девичьих пальцев и узкой ладони, загрубелой и покрытой мозолями от постоянных упражнений с кинжалами и луком. Согнул пальцы и медленно, размеренно вдыхая и выдыхая на каждом счете, по одному сжал их в кулак, который болезненно свело.
Итрида вышла из леса последней, задержавшись на границе чащи и открытого пространства перед рекой. В лесу стояла затхлая тишина, здесь же гулял ветер, трепля полы одежды и норовя засунуть края волос, вырванных из-под ремешка, в рот и глаза. Он не был холодным или злым – скорее, как непоседливый щенок, заскучавший в одиночестве и готовый поиграть с любым, кто протянет к нему руку.
Река была красивая. Горделивая и неспешная, она несла темные, почти черные воды мимо зарослей ивняка, смарагдовых холмов, красных, точно вскрытая плоть, обвалов глины и плоских белых плесов. Итриде почему-то привиделось женское лицо: уже не юное, но по-прежнему прекрасное, завершенное в каждой черте, широкоскулое и обрамленное тяжелыми черными косами. Бродяжница не разглядела, какого цвета были по-лисьи прищуренные глаза, но догадалась, что желтые.
Так же ласково, как берег, на котором стояли путники, река гладила и противоположный. Ей не было разницы, какие ветви купаются в ее волнах, а вот Итриду прошиб холодный пот при виде искореженных, изломанных сучьев, пузырившихся чагами стволов и серого песка, больше похожего на прах. По спине прокатился рой мурашек, а обереги на груди нагрелись и сердито затрещали: куриный бог, волчий клык, перо сокола, серебряная руна, солнечный круг – все они заплясали и забились, на разные голоса предупреждая, чтобы Итрида не совалась в угрюмо молчащий уродливый лес на той стороне.
Но, когда Бояна спросила Мария, не туда ли им надо, Итриде даже не нужно было слышать ответ – она и так знала, что им придется перейти реку.
Потому что дейвас вел бродяжников в Навь.
* * *
– Как мы переберемся?
Выложенный камнями круг костра переливался красными сполохами. Итрида водила такой же раскрасневшейся ладонью вдоль лезвия одного из своих ножей, прокаливая и одновременно затачивая его. Даромир сидел на песке возле ее ног, спиной к огню. Отсветы пламени создавали вокруг головы шехха сверкающий ореол, подчеркивали золотистое сияние его кожи, а глаза делали еще более темными, чем обычно – непроглядными ониксами, по которым нельзя было ничего прочесть. Рука шехха лежала на бедре Итриды. Сильные пальцы невесомо поглаживали ткань штанов, но их тепло она ощущала и через одежду.
– Я подниму мост, – Марий закончил записывать что-то в небольшую книжицу, переплетенную в кожу, и убрал ее за пазуху. Итрида невольно проводила ее взглядом и прикусила губу. Читать она худо-бедно научилась, а вот писать – не довелось. Укусы зависти были не смертельными, но настойчивыми и неприятными.
– На кой ляд нам вообще переться в Серую Чащу? – Даромир отвлекся от ноги Итриды и озвучил вопрос, который занимал бродяжников с момента, как все они высыпали на берег Черницы – так называлась река с черной водой. – Ты вроде бы отказался от желания снести нам головы. Неужто лишь потому, что придумал более жестокий способ убийства? А сам ты при этом что, ничем не рискуешь?
– Ты прав, шехх. Хотел бы я от вас избавиться – сделал бы это еще на той милой полянке. И ты прав в том, что мне в Серой Чаще ничего не грозит. Насчет вас – не уверен. Точнее, уверен, что вы оттуда живыми не выйдете. Без меня, разумеется.
Бояна отвлеклась от карасей, которых поворачивала на палочке над костром. Черница оказалась богата на рыбу, и с ужином вопросов не возникло.
– Так какого морокуна мы там забыли?
– Хочу понять, откуда искра у вашей рыжей подружки. А единственный человек, который может дать ответы, живет в Чаще.
– Разве люди могут жить в Нави? – Итрида остудила клинок и протянула его Даромиру рукоятью вперед. Он сел поудобнее, принимая оружие, положил его на колени и снял с пояса один из многочисленных мешочков. Развязав тесемки, шехх достал щепотку желтого порошка и начал втирать его в выемку на лезвии, которое жадно впитывало яд, темнея в местах, где крошки растворялись без остатка.
– Один человек может, – загадочно усмехнулся Марий. Итрида прикусила губу, наблюдая, как ловко движутся пальцы Даромира, как любовно гладят клинок, и как белеют застарелые шрамы на подушечках пальцев, выжженные долгими часами обучения и привыкания к ядам, которые теперь не брали своего создателя.
– Я слыхал о ведьме, што открыла дорогу лаумам, – вдруг подал голос доселе молчавший Храбр. – Говорят, у ней волосы как молоко, а глаза будто самая темная чаща. Она носит людские обереги, но не для защиты, а штобы помнить. Еще говорят, што в груди ейной бьется только половина сердца, потому што вторую она отдала людям. И ента половина хранит живых там, куда ейная ворожба не достает…
