Итрида опустилась на топчан рядом с Даромиром. Ей привычно было сидеть по-мужски, широко расставив ноги. Но под непроницаемым взглядом птичьих глаз огненосица вдруг смутилась – она уж и забыла это чувство за годы бродяжничества, – и ограничилась лишь тем, что положила ногу на ногу. Переплела пальцы и уставилась на них так внимательно, будто ее многочисленные кольца вдруг оказались самым интересным в мире зрелищем.
– Что ж. Я не знаю, о каких Опаленных вы говорите, но пять весен назад в лесу я повстречала странного огненосца…
Пять весен назад.Беловодье
Рыжая Итка сидела на крылечке.
Из-под ее рук сыпалась сладко пахнущая стружка. Тонкий нож с деревянной рукоятью ловко гулял по сучковатой ветке; девичьи пальцы удерживали его нежно, будто обнимали. Итрида наклонилась над своей работой. Конец толстой рыжей косы зазмеился по крыльцу, сверкая маленькими золотистыми искрами на солнце.
Распахнулась дверь, и из избы показалась мать. В руках она несла бадью с грязным бельем. Не заметив Итку, мать натолкнулась на нее, и нож повело: морда волка получилась кривой, будто зверь усмехался.
– Чего расселась на проходе? – прикрикнула мать недовольно. – Другого места не нашлось? И чем занята? Опять своих собак режешь? На лучше, сходи на реку, постирай.
– Это волк, – тихо возразила Итка. Она гладила пораненное дерево, поджав губы. Волк смеялся под ее пальцами, и девушке показалось – над ней. Она покосилась на бадью с грязной ветошью, которую мать с размаху хлопнула на крыльцо, и тяжело вздохнула. Идти на реку, где сейчас наверняка собрались все женщины волости, не хотелось. Опять начнут смеяться, дразнить ее Иткой-парнем, а то и, сговорившись, повалят в воду и сорвут обереги, как в прошлый раз. Но если белье не постирать, мать отстегает хворостиной так, что седмицу толком будет не присесть…
Итрида убрала за пазуху недоделанного волка, спрятала нож и пошла в горницу. В доме мать распекала младшего брата за то, что тот плохо вымешивал тесто на хлеб. Итрида поморщилась. Младший был худой и слабый после глодавшей его чуть не всю зиму хвори. Ему бы на улицу, под солнышко. Бегать вместе с ней в лес, ползать по ягодным полянам, ночевать под звездами и набираться сил. Но если не они, то кто поможет матери? Отец сгинул, когда младший еще не родился, а мать отвадила тех, кто желал ей помочь, задирая нос и кичась городским происхождением. Так и вышло, что весь труд поделили между собой трое детей – Итрида да двое ее братьев, Златко и Ждан.
Итрида сняла с колышка ремни и вышла обратно на улицу, так ничего и не сказав матери. Продела ремни через ручки бадьи, обмотала ее и вскинула за плечи. Пропустила ремни подмышками, встряхнулась, проверяя, чтобы везде было удобно, и направилась прочь со двора.
Уже у самой калитки ее нагнал Златко. Схватил за плечо, и Итрида невольно зашипела. Младше нее, а силищи как у медведя…
– Чего тебе? – недовольно подняла она глаза.
– Ты же в лес собираешься? – Златко отпустил плечо Итриды и неуверенно переступил с ноги на ногу. Он насупился и смотрел на нее сверху вниз тяжелым взглядом таких же черных, как у нее самой, глаз. Итрида всегда невольно ежилась под этим взглядом, хотя из них троих Златко, пожалуй, был самым тихим. Ждан, несмотря на телесную слабость, мог ужалить не хуже змеи – не делом, так словом. А Златко предпочитал промолчать – за то Итрида любила его немножечко больше, чем Ждана.
Потому и сейчас не стала колоть его словами, а только кивнула. Златко потер подбородок, будто не решался что-то рассказать, и Итрида тяжело вздохнула.
– А ты чего хотел-то? – мысленно она сетовала на нежданную задержку. До ручья, где Итрида собиралась стирать, идти было не близко, каждая минута дорога.
– Мужики в деревне сказывали: в Подлипки колдун захаживал, – наконец решился Златко и выдохнул едва слышно, озираясь по сторонам.
– И что? – не поняла Итрида. – Мало что ли колдунов по дорогам шастает? Да и какому колдуну понадобилась наша волость? Нечисть у нас не лютует, лаум мы не звали, а знахаря колдуном звать только незрячий сподобится. Опять твой Лют всех взбаламутил?
– То настоящий дейвас был, – обмирая от страха и восторга, шепотом воскликнул Златко. – Только странный какой-то. Без знака ихней Школы и не в кафтане, а в свитке простой.
– Так с чего ты решил, что то огненосец был? – Итрида начала злиться. Солнце пекло голову, ремни тяжелого короба оттягивали плечи, гудела гнусь, норовя впиться в мокрую от соленого пота кожу. Больше всего Итке хотелось скорее нырнуть в зеленый сумрак леса, отыскать знакомый ручей и искупаться, смывая холодной водой жару, тревогу и непонятный страх от этого разговора.
Златко потер шею, глянул на ладонь и обтер руку об штаны.
– Я сам видел, – пробурчал он, старательно пряча глаза от сестры.
– Что ты видел?
– Тот мужик. Он спрашивал, есть ли в деревне лаума, а потом вскинулся как чумной, вылетел из корчмы и давай во дворе огнем кидаться!
– В людей что ли? – усомнилась Итрида.
– Да не! Вверх кидал. Ворона какого-то пытался подбить, но не сразу сумел. Хотя ворон тот – царь-ворон, не иначе. Видала бы ты его! Жирный, черный, как три обычных ворона размером. Ух и воняло, когда его тот колдун таки поджег!
– А ты сам что в корчме делал? – мягко поинтересовалась Итрида. Брат тут же покраснел, потом побледнел и пошел розовыми пятнами. Вместе с рыжими волосами он стал дюже похож на мухомор, и Итрида не удержалась от улыбки.
– Ладно, я и сама понимаю, что там парни делают, чай, не маленькая. Так что с колдуном стало? Лаум-то мы давненько не звали. Убрался восвояси?
– Выглядел он – на краду и то краше кладут. Морда бледная, щеки впалые, и все бок один придерживал. А уж как поколдовал, и вовсе кровью харкать начал. Хоть он корчмаря и убеждал, что незаразный, да только тот все одно корчму окурил и лаумовой смесью всех напоил, едва колдун убрался прочь.
– Правильно сделал, – одобрила Итрида действия корчмаря. – Только чужеземной заразы нам тут не хватало. А куда колдун делся, видал кто-нибудь из дружков твоих?
– Видали, – неожиданно Златко подобрался и снова тронул сестру за плечо. – В лес он пошел, Итка. Из корчмы да прямиком в лес.
* * *
Птицы пересвистывались над головой, точно роняли на землю россыпь стеклянных бусин и золотистых зернышек. Деревья медленно и печально покачивались на ветру. В просветах их густых крон виднелись лоскутья голубого неба, чуть белесые по краям от солнечного жара. Итрида запрокинула голову и закрыла глаза. Порыв ветерка обласкал ее лицо и донес печальный посвист пастушьего рожка, чуть погодя к нему добавился еще один.
Итрида поправила короб и снова двинулась к ручью. До него оставалось немного: она уже чуяла запах воды, к которому примешивался аромат хвои и сопревшей земли. Ноги несли ее привычной тропкой – узкой, едва хватит одну ногу поставить. Не человеком та тропа была проложена, но Итка пользовалась ею не в первый раз, и до сих пор Лесной батька препятствий ей не чинил. От леших же Итрида защищалась как предками заведено. Вот и сейчас шла она в одежде наизнанку да в лаптях, одетых наоборот: левый на правой ноге, а правый – на левой.
