Дейвас оглядел перемазанную жиром и маслом умильную морду и вздохнул.
– После такого обеда не мечтай поспать в стойле, – предупредил он лошадь. Та оскалилась, блеснув клыками, и звонко фыркнула в лицо хозяину. Марий поморщился, обошел приплясывающую кобылу и одним движением вскочил на мосластую спину. Поерзал – мослы двигались тоже, создавая наиболее удобную форму для всадника, – подхватил длинную мягкую гриву на манер поводьев и причмокнул губами.
Ехать нужно было на другой конец Каменки. По извилистым улочкам на лошади можно было передвигаться только шагом, но Стрыга была не совсем лошадью, и спустя десять минут уже всхрапывала возле высокого забора, сложенного из цельных бревен.
– Однако, – присвистнул Марий, – Хорошую защиту справил себе этот Вышата. Похоже, шкуры – очень прибыльное дело.
Спешившись, Марий огляделся. Как он и ожидал, в углу кованых ворот висел изящный медный колокольчик. Дейвас позвонил в него и уловил тихий нежный отзвук где-то в глубине дома, и почти сразу же ворота заскрипели и медленно отворились. Его встречал сторож – высоченный детина с равнодушным лицом и пищалью на плече. Чем-то он напомнил Марию вышибалу из «Ладьи». Стражник оглядел черноволосого мужчину, испачканного в крови, грязи и специях, и прищурился.
– Пан Вышата не принимает, – прогудел он. Марий отвернул ворот, демонстрируя знак Школы, и в глазах мужчины мелькнуло удивление.
– Обождите, доложу, – все так же гулко пробасил стражник и дернулся было закрыть ворота, но не успел: его остановило щупальце тумана, протянувшееся откуда-то с подворья прямо к дейвасу. Только когда его лица коснулась мокрая прохлада, Марий осознал, что кожа пылает от множества мелких царапин и ссадин. Не будь он дейвасом, еще и ожоги бы добавились. А залечить свои ранения он, как всегда, забыл. Прохлада окутала дейваса на считанные секунды, а когда схлынула, вместе с ней ушла и боль. Зато вместо нее с подворья зазвучал женский голос.
– Впусти его, Павло. Этот гость пришел ко мне.
– Пан Вышата…
– Велел не чинить мне препятствий. Не так ли?
– Да, пани.
Широкоплечий Павло еще раз окинул дейваса взглядом и наконец посторонился, пропуская его на подворье Вышаты. Проходя мимо бдительного стража, Марий поймал себя на желании повторить глупую шалость неизвестного огненосца и легонько чиркнуть нагревшимися пальцами по завязкам щитков, а потом нарочито удивиться, как плохо сторож закрепил защиту.
Марий помотал головой и ускорил шаг, высматривая обладательницу прохладного голоса, который открыл перед ним кованые ворота. Он узнал этот голос. Встреча будет интересной.
Она беседовала с богато одетой девушкой, скромно опустившей очи долу. Тонкие руки женщины с прозрачной кожей, под которой виднелись переплетения голубоватых вен, были чинно сложены поверх тяжелой темно-синей поневы, подчеркивающей хрупкость ее облика. На правом запястье позвякивали серебряные браслеты шириной не больше пальца, все – с разными узорами. На левом виднелся лишь кожаный шнурок, удерживающий в красивом плетении овальный аметист такого густого цвета, что камень казался почти черным. Женщина говорила, не повышая голоса, но девушка гнула спину все сильнее, уставившись в пол. Наконец пани закончила и качнула головой, отпуская нерадивую то ли челядинку, то ли ученицу. Звякнули длинные жемчужные бусы, спускающиеся с кички на узкие плечи. Женщина перевела взгляд холодных светлых глаз на Мария, будто только его увидела.
Ни гостья подворья Вышаты, ни дейвас не заметили, как девушка злобно глянула через плечо на наставницу и сжала губы, а потом быстрым шагом почти что побежала прочь.
Марий чуть склонил подбородок, не опуская глаз. От низенькой хрупкой фигурки веяло силой, вызывающей озноб по коже, но все же… Все же он был Главой Школы Дейва.
– Пани Мирослава.
– Пан Марий. Как удачно, что ты решил заглянуть к моему другу именно сейчас. Пойдем. Нам уже сделали чай.
– Мне некогда распивать чаи, пани, – качнул головой Марий. – Я пришел за лаумой. Случилась беда…
– Знаю, – оборвала его Мирослава небрежным взмахом тонких пальцев. – Почаевничаем, а потом поедем, куда скажешь. Я ведь здесь не просто так. Я искала тебя, Марий. Совий Буревестник сказал, что ты можешь быть здесь, и я немедля отправилась в Каменку.
– Почему… – начал было Марий, но Мирослава уже скрылась за расписной дверью, ведущей в добротный терем, возвышающийся над землей на два этажа. Марий поморщился, но пошел следом, по привычке оглядев двор. Полумрак горницы пах смолой и пылью. Впрочем, всего через пару шагов он сменился рассветным сиянием, проливающимся через высокие окна с настоящим стеклом. Посреди комнаты и вправду стоял низенький столик и два стула. На столике выстроились многочисленные мисочки с медом и вареньем, а посередине красовался начищенный до блеска чайник на подставке.
Мирослава терпеливо ждала его у входа в комнату. Едва за дейвасом закрылась дверь, как ее лицо изменилось: оно словно обрело краски и задвигалось, светлые глаза вспыхнули изнутри, а тонкие губы растянулись в ехидной усмешке.
– Хоть с тобой можно не держать лицо, – Мирослава растерла запястья, звякнув браслетами, и присела на стул. Плеснула чаю себе и Марию, пододвинула поближе тонко нарезанный, еще исходящий паром хлеб и мисочку с вишневым вареньем.
– Садись, – скомандовала она ему тоном человека, уверенного, что ему не откажут. – У меня для тебя много новостей, и ни одна не терпит.
– Пани, кажется, вы забываете, с кем говорите, – устало произнес Марий.
– О, – ложка в руке Мирославы замерла на мгновение. – И с кем же? Я вижу перед собой молодого человека, который, кажется, забыл манеры и хочет нанести оскорбление пожилой женщине, – ложка нацелилась в дейваса словно кинжал.
– Я глава Школы Дейва.
– А я правая рука Верховной лаумы, юноша. Еще померяемся регалиями, или ты все-таки сядешь и выслушаешь меня? Как ты думаешь, я примчалась бы в это захолустье, если бы вопрос мог хоть немного потерпеть?
Марий открыл и закрыл рот, но так ничего и не сказал. Усмехнулся, взъерошил волосы и наконец присел за столик. Мирослава удовлетворенно хмыкнула и опустила ложечку в варенье, искоса наблюдая, как дейвас осторожно пробует горячий чай. С каждым глотком усталость и раздрай, снедавшие его, отступали. Марий взялся за кружку обеими руками и допил ее содержимое на одном вдохе.
– Так-то лучше, – кивнула внимательно наблюдавшая за ним Мирослава. – Хорошо было бы медком закусить, но ты сладкое не любишь, я помню. Странный человек. Как можно не любить сладкое? Я вот его обожаю. Хотя, кажется, раньше не любила. Интересно, почему со временем вкусы так меняются?
Как всегда, когда Чаща напоминала о себе, подвижное лицо Мирославы застыло, и на мгновение она снова стала холодной и отстраненной, как ее личина, которую она натягивала в моменты, подобные тому, что застал Марий на крыльце.
Наваждение схлынуло, и Мирослава решительно очистила мисочку с вареньем:
