Марий вызвал добровольцев. Поначалу не соглашался никто, но потом вперед вышел Радмил.
– Я бы хотел попробовать как-нибудь иначе коснуться искры, – смущенно переминаясь с ноги на ногу, сказал он. Марий не удивился. Сила у этого парнишки проявилась уже в зрелом возрасте, и не было до того ни снов, ни огненного ободка вокруг зрачка. От него отказались все наставники, заявив, что его дар слишком слабый. Марий так не думал. Он советовался с Ясменой, учил Радмила тому, что умел сам. Но дело шло слишком медленно, и Марий начал сомневаться, что не ошибся.
А потом Итрида слилась со своим пламенем, сделав его не просто даром, а неотделимой частью себя, и Марий подумал, что это шанс для всех вроде Радмила.
Вслед за его учеником потянулись и остальные. Как он и ожидал – те, кого считали слабаками. Те, кто был обречен на работу писца или прислужника и вряд ли когда-нибудь бок о бок с лаумой отправился бы на дороги Беловодья. Те, кого старшие дейвасы советовали Марию отослать подальше жрецами в храмы Перкунаса.
– И что мне с ними делать? – тихо спросила Итрида Мария, оглядывая разномастный отряд, выстроившийся перед ней. Молчаливый парень с густой русой бородой и шрамом через левую щеку. Худощавый скромно улыбающийся Радмил. Два брата с немалой толикой шеххской крови, черноволосые и синеглазые. На них Итрида задержала взгляд дольше всего, и на лицо ее набежала тень. Марий знал, что она вспоминает Даромира. Болотник не спешил: на то, чтобы залечить такие раны, требуется много времени.
Сын кухарки. Вор, которому чуть не отрезали руку, поймав на месте преступления. Двое кметов, похожих как братья, но пришедших из противоположных концов Беловодья. Внебрачный отпрыск какого-то богача. Племянник воеводы стрелецкой сотни. Более разномастной компании и представить себе было невозможно.
– Научи их чувствовать пламя так же, как его чувствуешь ты, – спокойно ответил Болотник. Положил руку на макушку Итриды и встрепал рыжие волосы. Дейвасы, собравшиеся во дворе Школы, закашлялись, отводя глаза, но ни Марий, ни Итрида не обратили на них внимания.
– Я… попробую, – сказала она неуверенно и прикусила губу.
Он знал, что у нее получится.
Марий разложил бумаги на столе в удобном ему порядке. Оглядел все еще раз и тоскливо вздохнул, подумав, что ему все же нужен помощник. Потом вышел из ложницы, плотно прикрыв за собой дверь.
Во дворе верхом на белом тонконогом скакуне гарцевал Светогор. Вокруг собирались восторженные юнцы, любующиеся конем и во все глаза глядящие на князя, вот так запросто явившегося в Школу Дейва.
Марий облокотился на резные перильца и крикнул:
– Лучом золотым тебе дорогу, светлый князь!
Светогор вскинул голову и прищурился. Разглядел Мария в полумраке галереи второго этажа и сверкнул белозубой улыбкой:
– И ты будь здрав, Болотник! Не забыл?
– Не забыл.
– А Итка?
– Сейчас воспитает своих огоньков да явится.
Князь кивнул и соскочил с коня. Бросил поводья ближайшему ученику, обалдевшему от такого счастья, и подмигнул:
– Присмотри за Сахарком, пока меня не будет. Он любит яблоки и круто посоленный хлеб.
– Бу… будет исполнено, кня… княже… светлый князь! – выдохнул бедняга. Сахарок, чье сладкое имя совсем не соответствовало поганому характеру, именно в этот миг мотанул головой, и парня унесло в непросохшую лужу. Грянул хохот. Пока дейвасы отвлеклись, Светогор незаметно ускользнул к вышедшему к нему Марию. Болотник оглядел богатый наряд князя и едва заметно дернул головой. Воровато оглядываясь, глава Школы Дейва и пресветлый князь скрылись в тихих коридорах. А вместо них через ворота полчаса спустя прошли двое бродяжников в добротной, но сильно потрепанной временем и дорогами одежде.
Друзья шли по берегу Ветлуги, ведя негромкую беседу. Марий тревожился за Светогора: будто мало тому было горя, когда сгибла его семья, так еще и убийцей оказалась сердечная подруга. Но Светогор больше не был испуганным мальчишкой, на которого неожиданно свалилась целая страна. На лице его была грусть, но и ту он показывал только Болотнику.
– В ту ночь она попросила меня о встрече, – медленно рассказывал Светогор. Белый песок похрустывал при каждом шаге; ветер гнал мелкие волны по прозрачной воде, и с волны на волну перепрыгивали солнечные зайчики. На небе не было ни облачка; привычно шумели пристани и рыбный рынок. Марий слушал, не перебивая.
– Ренея прислала записку, в которой говорилось, что она хочет показать мне что-то очень важное. И именно в тот вечер я узнал о приезде Лебедяны. Я всегда знал, что супружество по любви – удел простого люда, но не князей. И все же не был готов. Лебедяна помнилась мне тощей долговязой девчонкой с куцыми косичками. Лазала по крышам не хуже нас с Ренеей и метко плевалась вишневыми косточками. Я бросился к Ренее и разом выложил ей все свои переживания. Что знаю свой долг, но не хочу жениться. Что невеста прибудет всего через несколько дней. Я говорил, и говорил, и говорил… И совсем не слушал ответы Ренеи. Я даже не могу вспомнить ее слова. Только улыбку и руки, которые гладили меня по волосам, – Светогор коснулся светлой гривы, и лицо его на мгновение стало по-детски растерянным.
– Она выслушала меня и успокоила. А потом я увидел Лебедяну и пропал. Влюбился как мальчишка. Совсем позабыл о Ренее. Пришел лишь пригласить ее на свадьбу. Теперь вспоминаю – она стояла в углу, в тени, даже не думая подойти. Будто старалась держаться подальше. Что если бы я услышал ее? Что если бы узнал ее боль? Возможно, я бы смог ей помочь, и никто бы не погиб…
– Светогор, дружище, – Марий положил руку на плечо князя и развернул его к себе. – Прошлого не воротишь, но одно я знаю точно – твоей вины в случившемся нет. Ренея была больна разумом и душой, и угадать, когда именно она сломается и кому навредит, никто бы не сумел.
– Наверно, ты прав. Тела так и не нашли?
– Нет, – Марий опустил руку и повернулся к реке, прикрыв глаза и наслаждаясь свежестью ветра. – Исчезла без следа. Но теперь она не получит помощи нигде в Беловодье.
Светогор кивнул и в задумчивости потер подбородок.
– Как Дваэлис? Я слышал, его ранил его собственный сын?
– Лаумы отказываются ему помогать: его слепое преклонение перед самовилами могло дорого всем обойтись. Потому все зависит от того, хватит ли у него сил выжить. И захочет ли он вообще жить дальше, – Марий приоткрыл глаза, любуясь бликами на речных волнах. О предательстве старого друга вспоминать не хотелось – рана была еще свежа.
– Все мы слишком многое потеряли из-за собственной слепоты,– тихо проговорил Светогор. Молодой князь сунул руку за пазуху и достал маленькое зеркальце. Сжал пальцы так сильно, что костяшки побелели – а потом размахнулся и бросил его в Ветлугу. Сверкнула на солнце серебристая искорка, и взлетели с воды потревоженные чайки. Взгляд князя посветлел, словно вместе с зеркальцем он выбросил осколок прошлого, все это время ранящий его сердце. И двое, на сегодня ставшие не огненным колдуном и правителем, а просто старыми друзьями, свернули с берега к выстланным досками улочкам.
