Визун ушел уже давно. Они распили две бутылки прежде, чем Визун поверил в то, что рассказал ему Марий. Теперь же старший помощник отправился подумать, как лучше осуществить прибытие Итриды в Школу, а Марий занялся бумажной работой. Но не успел разобрать и половину, как закричали колокола.
Они звонили все разом, будто огонь в единый миг охватил всю столицу. Марий подорвался с места и побежал на улицу, на ходу подхватив освобожденный от тряпок меч. Дейвас выскочил во двор вместе с самыми шустрыми учениками и их наставниками. Схватил за рукав пробегающего мимо Радмила:
– Где?
– Рябиновая! – выкрикнул парень.
– И только? Почему так много колоколов?
– Там огневики, пан Марий. Чужие.
Радмил смотрел на Мария взглядом, в котором мешались испуг и доверие. В голове Мария билась боль и какая-то мысль, которую он никак не мог ухватить. Болотник пожалел, что так и не сходил к лаумам – они как раз бежали через подворье, на ходу переплетая косы и завязывая пояса. Но в следующий миг его пронзило осознание, и Марий грязно выругался.
– Все силы – туда! Все, какие есть! До последнего хромого и больного старика, который огнем только курево поджечь может!
– Но… мы оголим Школу…
– Плевать на Школу! – вызверился Марий и схватил Радмила за ворот рубахи, подтягивая его ближе к себе. – Наш единственный шанс прекратить все это сейчас там, на Рябиновой! Если мы не поможем, то все дейвасы Беловодья не справятся с этой дрянью!
– Понял я, понял! – мальчишка закивал, и Марий отпустил его. Радмил тут же сорвался с места и унесся передавать приказание Главы остальным.
Марий поднял взгляд к лиловым небесам, медленно наполняющимся красными отблесками от разгорающегося пожара.
Только бы успеть.
* * *
Итрида подняла тяжелую шайку над головой и вылила на себя пахнущую травами воду. Зашипел очаг. От раскаленных камней там, где на них попали капли, пошел пар. Сильно запахло зверобоем. Итрида перехватила шайку одной рукой, ладонью отерла лицо и открыла глаза. В темноте бани, рассекаемой лишь отсветами факелов, пробирающимися через маленькое оконце, ее тело белело, словно у мавки. Впрочем, белизну пятнали огромные синяки – бордовые, начинающие желтеть и по-прежнему черные – и поджившие следы когтей птицелюдов, напавших на бродяжников у Черницы. А уж если бы кто-то увидел спину Огневицы, на которой от плеч до ягодиц вытянулся в прыжке яростный волк с мерцающим радужным глазом, то уж точно с мавкой не смог бы перепутать. Посмертие забирает у тех все недостатки кожи, одаривая взамен мертвенной бледностью. Спины же у мавок и вовсе нет.
Тело Итриды, худое, перевитое веревками жил, показывало, что жизнь все еще над ним властна.
Бродяжница помотала головой и быстро отжала короткие волосы. Их концы уже не обрезались, но руки все еще по привычке искали тяжелую косу. Впрочем, Итрида не могла не признать правоту Храбра: так и правда было удобнее.
Предбанник встретил прохладой и тишиной. Комариный зуд смолк, будто, пока огненосица мылась, кто-то вывел весь гнус одним ударом. Чашки со стола исчезли, как и одежда с колышков. Зато взамен появились два кувшинчика, заткнутые пробками, и стопкой сложенные вещи, видать, оставленные на смену. Итрида задумчиво рассматривала кувшинчики. Один был невзрачный, кособокий, с кривыми ручками. Второй так и манил прикоснуться – белый, гладкий, покрытый искусной росписью и ладно легший в руку. Итрида выдернула пробку и принюхалась: пахло сладко, медовым разнотравьем в жаркий полдень. Бродяжница поставила кувшинчик на стол и взяла другой. Он открылся с трудом, будто нехотя, и предбанник заполнил свежий аромат.
– Значит, мята?.. – протянула Итрида, вспомнив слова бабки-банницы. Перед глазами качнулись серебряные половинки луны. Огневица зачерпнула густую белую мазь и принялась втирать ее в синяки и раны, размышляя, кто же о ней так заботится. На расписной кувшинчик она больше не смотрела.
Встряхнув одежку, Итрида только и сумела, что закатить глаза. Кто бы сомневался. Платье с несложной вышивкой из рябиновых ягод, подштанники и красный жилет. Хорошо хоть, сапоги оставили, не подкинули взамен какие-нибудь лапти. А вот кичку положили, но ее бродяжница сразу отодвинула в сторону. Хотят осуждать – пускай. Ей терять нечего. Род, честь и будущее замужество – все сгорело тогда, когда Итрида вернулась из леса опороченной и проклятой огнем. От того, что она не наденет головной убор, хуже о ней думать не станут. Ведь хуже уже некуда.
Поддернув чересчур длинные рукава и заправив мокрые волосы за уши, Итрида вышла из бани. И остановилась на пороге, с недоумением глядя на встречавшую ее… Кажену.
– Надо же, а в платье ты выглядишь почти как женщина, – протянула дочка купца, окидывая Итриду взглядом с головы до ног. Не было в этом взгляде ни приязни, ни осторожного любопытства, как днем или во время пути до Червена. Дочь купца стояла напротив бродяжницы, вскинув подбородок, и на ней, словно в насмешку над Итридой, была мужская одежда. Впрочем, даже она не скрывала округлостей Кажены. Заплетенные в косу и уложенные вокруг головы волосы смотрелись как венец. Кажена держала спину так прямо, словно проглотила меч. Но не внешний вид дочки купца заставил Итриду подобраться и потянуться к огню.
Справа от Кажены замер высокий широкоплечий мужчина с заплетенными в косички светлыми волосами и пустым взглядом бледно-голубых, чуть светящихся в темноте глаз. Его белые губы были словно обведены синей краской; такие же темные синяки окружали глаза. Итрида едва не вздрогнула, осознав, кого видит. Казимир Кожемяка захлебнулся собственной кровью на лесной поляне, прежде чем чужая злая ворожба обратила его в ворона. После огонь Мария Болотника настиг черную птицу. И все же именно Казимир стоял сейчас перед Итридой, цепко следя за каждым ее движением. Впервые увидев брата и сестру рядом, Итрида невольно поразилась, до чего они похожи, хоть и не родные.
Позади Кожемяк темнели высокие тени, закутанные в спускающиеся до земли хламиды. Танцующее в чашах пламя высвечивало то острый клюв, то черные перья, то птичьи лапы вместо человеческих ног. Опаленные не стремились нападать, но даже их взгляды Итрида ощущала въяве, словно нечто мерзкое, склизкое и гнилое. Огневице показалось, что нарисованный волк на ее спине шевельнулся.
– Какой прием. Уж не для него ли вы меня принарядили? – первой нарушила тишину Итрида.
Огонь вкрадчиво проступил под ее кожей. Уловив отблески на лицах Кожемяк, Итрида поняла, что ее глаза засветились.
– Что же ты раны свои не стала смазывать? Глядишь, и огонек бы потушила. А то вдруг обожжешься, – прищурилась Кажена.
– Я проверенные средства предпочитаю. Мало ли чего ты туда намешала.
– Тогда гаси сама, – приказала дочка купца.
– Иначе что? – бродяжница подняла руку и зажгла лепесток пламени на ладони, а после позволила ему вытянуться в маленькую змейку и скользнуть вокруг запястья. Опаленные тихонько закаркали; лишь выражение лица Казимира не изменилось.
