– Ты правда так думаешь? – сын старейшины поднял на дейваса пристыженный взгляд и закусил губу. Марий кивнул, и Санэл несмело улыбнулся. Потом вспомнил нечто важное и подался вперед, схватив друга за рукав:
– Пока я делал рисунок, я кое-что понял, Марий! Это оберег. Очень могущественный, но сработать он может лишь однажды.
– А что будет с Итридой? – быстро спросил дейвас. Рудознатец в ответ вскинул обе ладони и повел ими из стороны в сторону.
– Ничего. Татуировка станет простым рисунком. Таким же, как у нас с тобой. Для Итки он не опасен. Она может прожить с ним всю жизнь, и он никогда не сработает.
– Уже зовешь ее Иткой? – усмехнулся дейвас, разглядывая лицо спящей Итриды. Санэл покраснел, опустил глаза в пол и забормотал что-то о том, что Итриде нужен покой и уход, а ему уже пора, пока не хватились. Рудознатец сновал по пещере, то и дело натыкаясь на стены и мебель. Суетливо подхватил и тут же положил обратно одежду дейваса и бродяжницы, ударился об угол стола, где стояли многочисленные пузырьки с красками для татуировок, выругался, тут же налетел на лавку и с грохотом повалил ее на каменный пол. Наконец не выдержал, отрывисто попрощался и бросился прочь, словно за ним по пятам гналось какое-то чудовище.
– Санэл! – окрикнул его Марий. Юноша споткнулся на бегу и чуть не упал, но удержался и остановился, глядя на дейваса через плечо. – Когда Итрида очнется?
– Пары часов хватит.
– Тебе придется либо остаться с ней, либо пойти успокоить ее друзей. Что выбираешь, будущий старейшина? – в словах Мария звучала беззлобная насмешка. Санэл отвернулся, повел плечами, словно проверяя, какое из двух заданий ему по силам, и наконец глухо откликнулся:
– Я поговорю с ее друзьями. Думаю, будет лучше, если она очнется рядом с тобой.
И Санэл выбежал прочь из пещеры. Марий проводил его взглядом и усмехнулся – горько и невесело. Мальчишка думает, что между ним и Итридой что-то есть. Да разве может быть хоть что-то, кроме ругани и постоянных склок, между ним и этой долговязой рыжей девицей, так глубоко и спокойно дышащей сейчас во сне?
Вдруг лицо Итриды исказилось, и она тонко, по-детски захныкала, не открывая глаз. Марий подошел к ней и опустился на пол рядом с лавкой. Ее ресницы дрожали, губы болезненно кривились, а тело сжималось, будто Итрида пыталась свернуться в клубок, чтобы занимать как можно меньше места. Марий медленно взял ее руку и сплел свои пальцы с пальцами Итриды. Почувствовав тепло прикосновения, она успокоилась и снова задышала глубоко и ровно. Болотник перевел взгляд на подсыхающие черные линии на спине девушки. Тонкие и четкие, они сливались в единый облик – зверь, запечатленный в момент песни, обращенной к Серебряному Волку, спутнику богини Гильтине и прародителю всех волков. Глазом ему служил осколок Огнь-Камня.
Так Марий и просидел возле Итриды до тех пор, пока она не открыла глаза – спокойные, с легкой поволокой сна, непроглядно-черные.
– Я знаю, кто сделал тебя такой, – прошептал дейвас, и взгляд ее мгновенно стал пронзительно-острым. Итрида резко села, не заметив, что выдернула руку из ладони дейваса, и подалась вперед:
– Как мне его найти?
– Ее, – Марий залюбовался кольцом огня, вспыхнувшим вокруг зрачков Огневицы. – Наш общий враг – черная самовила.
Глава 30. Встреча на тракте
Быстроногие кони несли Итриду и Мария по трактам Беловодья. Итрида уже сбилась со счету, которые это были – третьи? Пятые? Дейвас бросал взмыленных, дрожащих скакунов в корчме, доме головы, охотничьей заимке – везде, где ему взамен могли дать свежую пару. Ему достаточно было показать знак Школы Дейва, чтобы даже самые недоверчивые и жадные сами подводили лучших коней и кланялись в пояс, прося принять лошадок в дар. Но Марию дары были не нужны: при смене он всегда оставлял одно и то же указание – вернуть скакунов хозяевам. А сам мчался дальше, плотно сжав губы и разговаривая с Итридой коротко, отрывисто и лишь по делу.
Бродяжнице и в голову не приходило роптать. После того, как дейвас поделился с ней своими догадками, Итрида всем своим существом желала лишь одного – найти проклятую самовилу и свернуть ей шею за все, что та сотворила с нею и с другими, подобными ей. Итрида прощалась с Храбром и Бояной коротко и сухо, не замечая тревоги в их глазах. Санэл пообещал ей, что ее друзья будут в безопасности в Орлином Гнезде, и Итрида приняла его слова на веру. До сих пор этот мальчик не дал ей ни единого повода сомневаться в том, что он сдержит слово. Итриде больше не довелось поговорить со старейшиной Дваэлисом – он не пришел их проводить. Но, обернувшись в последний раз на бусины-избы рудознатцев, Итрида разглядела темный силуэт в воротах костяного дома – неподвижный, темный и тревожный.
Огненосица и дейвас мчались через поля и заливные луга, вдоль серебряного русла Ветлуги, мимо густых непроходимых лесов и поблескивающих монеток озер. Они спешили в Червен, торопясь попасть в Школу Дейва, где до Итриды не смог бы добраться никто.
– Она ищет тебя, и мы дадим ей тебя найти, но только там, где нужно нам, – сказал Марий Итриде, и она лишь кивнула, соглашаясь. – А когда она придет, мы спалим ее дотла.
И с этими словами Итрида согласилась тоже.
По ночам ей не всегда удавалось уснуть. В груди тяжело и глухо тянуло предчувствием беды, и Итрида подолгу лежала, разглядывая темное стекло небес. В такие минуты ей хотелось, чтобы Марий снова взял ее за руку – как тогда, в пещере Санэла. Татуировка на спине неприятно тянула кожу, но боли не было – знахари рудознатцев впрямь хорошо знали свое дело. Но дейвас всегда ложился по другую сторону костра, и порой Итрида до самого утра смотрела в небо. Она словно замерзла внутри: не чувствовала бега времени, не замечала, как день сменяется ночью, почти не слышала того, что ей говорили. И медленно забывала, почему и куда они так спешат.
Седмицу спустя Итрида вдруг ощутила боль. Ее тело очнулось от сонного оцепенения и зашлось отчаянным криком существа, непривычного к верховой езде. Бродяжница растерянно оглянулась по сторонам… а потом вцепилась в гриву скакуна так крепко, что пальцы свело. Но за все сокровища мира она сейчас не разжала бы руки – только не тогда, когда земля уносится назад так быстро, что заросшая травой обочина, коричневатая грязь и редкие цветные пятна прохожих сливаются в единое полотно. За все годы бродяжничества Итриде так и не довелось научиться ездить верхом: ее промысел предполагал звериные тропы, грязные темные переулки, тихие сонные комнаты – но уж точно не утоптанные тракты, по которым выбивали сейчас дробь конские копыта. Будь у нее хоть на каплю меньше гордости, и Итрида попросила бы примотать себя веревками к седлу.
Но одного насмешливого взгляда дейваса ей хватило, чтобы отказаться от предложения конюших.
Теперь она расплачивалась за гордыню болью, медленно ползущей по спине, от онемевшего зада к деревенеющим плечам. В этом было и кое-что хорошее: зуд и жжение от заживленной колдовством татуировки почти перестали ощущаться, заслоненные этими новыми ощущениями, но при каждом особо сильном ударе копыт о засохшую глину Итрида мелко вздрагивала и закусывала губу.
