Кристен пристально посмотрела на меня.
— Она называла тебя жуликом.
— Я еще не забыл, — захохотал я.
Мы часто над этим шутили. И Кристен даже дала мне прозвище Жулик.
Я сунул бутылочку Оливеру.
— Но, справедливости ради, ты сообщила ей, что вышла замуж и забеременела, через «Потатограм»
[16]. Она имеет полное право расстраиваться. Дай-ка сюда. — Я забрал у нее сумку. — Тебе нельзя поднимать тяжести.
Кристен нахмурилась.
— После операции прошло уже четыре месяца. Уж два-то килограмма могу осилить.
Я поцеловал ее упрямую голову.
После рождения Оливера мы больше года пробовали зачать еще одного ребенка. Но молния, как известно, два раза в одно место не бьет.
Потом были три неуспешных попытки ЭКО — фибромы мешали пересадить эмбрион в матку.
Кристен чувствовала себя ужасно. Месячные доставляли кучу неприятностей. Нестерпимые боли и преданемическое состояние. Вдобавок ко всему она продолжала лечиться от бесплодия и ухаживала за новорожденным сыном — нам обоим было очень непросто.
Я не мог смотреть на ее мучения.
На этот раз Кристен уже не стремилась к гистерэктомии, ведь один раз нам все-таки повезло. Однако через год стало ясно, что Оливер был чудом. И вряд ли это чудо когда-нибудь повторится.
И вот, благодаря моим уговорам и заверениям в том, что все нормально, что больше всего на свете я хочу видеть ее здоровой, в двадцать шесть лет она решилась на операцию.
И стала совершенно другим человеком.
Мне кажется, я никогда до конца не понимал, насколько моя жена сильная и мужественная женщина. Кристен никогда не жаловалась на плохое самочувствие. Ей прекрасно удавалось скрывать свое состояние за улыбающейся маской. Но как только были забыты спазмы и кровотечения, она расцвела. Стала лучше спать, у нее появилась тяга к жизни. Она преобразилась. Даже голод больше не вызывал в ней прежнюю злость.
Видеть ее такой — сплошное удовольствие.
— Уверена, к завтрашнему дню мама уже приучит его к горшку, — пошутила она.
— Было бы здорово. — Мы стояли перед особняком Эвелин, построенным еще в 1940-х годах, в Сими-Вэлли. — С каждой минутой мне все больше и больше нравится эта затея.
Мы поднялись по ступенькам и еще не успели постучать, как Эвелин распахнула дверь.
Я так и не привык видеть улыбку на лице этой дамы. Но она улыбалась. Конечно, не мне и не Кристен, а своему обожаемому внуку.
— Вот он, мой мальчик! — поприветствовала она нас.
Эвелин послала нам с Кристен воздушный поцелуй и забрала у меня сына, предварительно окутав всех ароматом «Шанель № 5».
Я передал сумку с подгузниками Марии, няне, которую наняли специально, чтобы мы согласились оставить ребенка на ночь.
Оливер хорошо знал Марию. По указанию Эвелин та помогала нам в первые недели после родов и потом, когда Кристен восстанавливалась после гистерэктомии.
В последнее время Эвелин вообще очень много нам помогала. Теперь, когда кнут действовать перестал, она перешла исключительно на пряники.
Слоан постепенно возвращалась к жизни. Не сказать, чтобы у нее хорошо получалось, но она хотя бы снова стала дееспособной. И отчасти этим мы опять-таки были обязаны Эвелин. Мама Кристен не только помогала нам ухаживать за сыном, но также вызвалась представлять интересы Слоан в суде по делу о наследстве и отстояла для нее дом. Не то чтобы это было так уж тяжело. Я тоже занимался этим вопросом. Но сам жест был для нас троих очень дорог. После этого я уже не мог не впустить бабушку в жизнь внука.
Кристен все еще поглядывала недоверчиво. Но беспокоиться было не о чем. Оливер стал первым достижением дочери, которым Эвелин гордилась.
Кристен тревожно покусывала губу, и я осторожно положил ей на плечо руку.
— Мам, ты уверена, что справишься? — спросила она.
Оливер еще ни разу не оставался без нас. Это была его первая ночевка у бабушки. Но сегодня был особенный день, и нам хотелось побыть вдвоем.
Эвелин отмахнулась, на запястье сверкнул теннисный браслет с бриллиантами.
— Да, да. Идите уже. С днем рождения. Хорошего вам вечера.
Эвелин вошла в дом, шепотом сообщив Оливеру, что они идут посмотреть на пианино мамочки. За закрытой дверью послышалось бряканье — Оливер уже вовсю стучал по клавишам.
Мы стояли на крыльце.
— Наконец-то свобода! — воскликнул я, приобняв жену за талию.
Кристин обхватила меня за шею и поцеловала.
— Будем заниматься нашим любимым делом всю ночь, да?
Моя рука скользнула ниже, и я, улыбаясь, слегка куснул ее за губу.
— Как давно это было…
— Да уж, жду не дождусь, когда мы окажемся в постели, — прошептала она.
Я ухмыльнулся.
— Речь ведь о том, чтобы поспать, верно?
Мы засмеялись, не разрывая губ, и я крепко поцеловал ее прямо перед дверью Эвелин.
Черт, мне всегда будет ее мало. Моя жена была самой сексуальной женщиной в мире. Я любил каждый миллиметр ее тела. Любил растяжки и шрамы, крапинки вокруг глаз и родимое пятно на шее. Все ее прелестные несовершенства.
Каждую секунду каждого дня я был благодарен Брэндону за то, что он свел меня с ней. Самый лучший подарок от человека, которого я никогда не забуду.
Мы прижались лбами друг к другу.
— На обед возьмем бургеры, а на ужин стейки, правильно?
Она кивнула и положила ладонь мне на сердце, где я сделал татуировку с ее именем.
— Джош? Мне кажется, что я готова попытаться еще разок. Может, вернемся к обсуждению суррогатного материнства? Кармен ведь еще согласна?
Я знал, почему она снова завела эту тему. До сих пор хотела подарить мне бейсбольную команду. Но я уже мечтал совсем о другом.
Видеть, сколько сил, и эмоциональных, и физических, отнимает у нее вся эта процедура, мне было очень тяжело. Я просто желал ей счастья. Хотел, чтобы она наслаждалась нашим сыном. Она никогда не жаловалась, но я знал, что ей до чертиков надоели врачи, уколы гормонов и разочарования. Если через несколько лет она все еще не передумает, возможно, мы попытаемся еще разок или рассмотрим другие варианты. Мы молоды, у нас еще есть время. Но я не хотел, чтобы она чувствовала себя обязанной. На ее долю и так выпало немало испытаний.
Я погладил ее по щеке.
— Давай передохнем, Кристен. Я рад тому, что у нас есть. И если наша семья навсегда останется такой, то все равно буду счастлив.
