Я зарылся носом в ее волосы, вдыхая знакомый аромат.
— Без тебя мне ничего этого не надо.
Она снова помотала головой.
— Я бы хотела любить тебя меньше. Может, тогда я и смогла бы украсть у тебя мечту. Но даже я не представляю, как можно позволить человеку отказаться от своей жизни ради меня. Мне всю жизнь придется просить за это прощения.
Я глубоко вздохнул.
— Ты даже не представляешь, как бы я хотел вернуться назад, забрать обратно свои слова и не забивать тебе голову всей этой чушью.
Она разжала и снова сжала пальцы у меня на груди. Я был счастлив. Просто оттого, что мы вместе сидим в машине на парковке у «Бургер Кинга», я чувствовал такое умиротворение, какого не испытывал уже несколько недель просто потому, что она была рядом, прикасалась ко мне, говорила со мной, признавалась в любви. Но стоило мне вспомнить, что очень скоро все это закончится, как радость моя улетучилась. Она снова уйдет, и Брэндон никогда не вернется. Но сегодня я понял, что никакое горе меня не сломит, если рядом будет она. С ней мне ничего не страшно.
Вот только бы она позволила мне помочь ей пережить трудные для нее времена.
Она снова заговорила, по-прежнему прижавшись к моей груди:
— А знаешь, ты единственный мужчина, из-за которого я плакала.
Я усмехнулся.
— А как же Тайлер? Ты плакала. Причем не раз.
Она замотала головой.
— Нет. Это все из-за тебя было. Потому что я так сильно тебя любила, но знала, что вместе нам не быть. Я просто чокнулась из-за тебя.
Кристен задрала голову и посмотрела на меня.
— Я так рада, что мы познакомились, Джош. И как же мне повезло, что меня любит такой человек, как ты.
Она плакала, и я тоже больше не мог сдерживать слезы. Просто не мог. И мне было плевать, если она увидит, как я плачу. Я потерял двоих самых дорогих для меня людей и никогда не буду стыдиться слез, пролитых по ним. Я перестал бороться с собой, и она поцеловала меня. Ее частое дыхание и напряжение говорили о том, что она пытается держать себя в руках. Она взяла мое лицо в свои ладони, и мы поцеловались, и обнялись так, будто прощались на веки вечные — два любящих сердца, между которыми встанет океан или война, — печальные и неутешные сердца.
Но нам совсем необязательно расставаться.
А она все равно уйдет.
Она отстранилась от меня, ее подбородок затрясся.
— Ты должен передать частичку себя своим детям. На свете должен появиться маленький мальчик, похожий на тебя, которого ты сможешь воспитать по своему образу и подобию. Ты должен жить дальше, ясно? Должен.
Мы снова вернулись к тому, с чего начали. Я прижался к ней лбом, удерживая ее за шею, не зная, как заставить ее передумать. Она так глубоко вбила эту мысль себе в голову, что я был бессилен. Да и что я мог сделать, если она просто не будет меня к себе подпускать?
— Кристен, я никогда не откажусь от тебя. Никогда. Ты заставляешь меня страдать. Мне больно, пожалуйста, перестань. Ты нужна мне. Понимаешь?
И вдруг я снова ее потерял.
Лицо стало каменным — я видел его не раз. Она отодвинулась, вернулась на пассажирское сиденье, между нами снова выросла стена, высокая и непробиваемая.
Я наклонился вперед и спрятал лицо в ладонях.
Выждал несколько секунд и опять спросил:
— Можешь хотя бы немного поспать? Если я поеду в больницу, ты останешься у меня и ляжешь в постель? — Я поднял на нее глаза.
Она кивнула.
— Джош?
— Что?
— Он успокоился, — прошептала.
— Кто он? — не понял я.
— Мой мозг. Наконец-то успокоился. Только рядом с тобой он успокаивается.
* * *
Нам с Клавдией довольно долго и эмоционально пришлось уговаривать родителей Брэндона, и они согласились завтра отключить его от системы жизнеобеспечения.
После моего визита родители радушно обняли меня на прощание, а Клавдия проводила до машины. Солнце уже садилось. Неподалеку гудела скоростная автомагистраль. Я не без труда отворил тяжелые кованые ворота белого цвета, отделявшие их небольшое имение в восточной части Лос-Анджелеса от остального мира.
Клавдия вызвалась провести ночь со Слоан, поэтому я поеду домой. Мне хотелось поскорее вернуться к Кристен. Нырнуть к ней под одеяло и провалиться в глубокий сон, как это всегда бывает рядом с ней.
— Спасибо, — поблагодарила Клавдия, когда я управился с воротами.
Она была точной копией Брэндона. Те же манеры, те же глаза.
Я больше никогда не увижу лицо друга.
И от этой мысли мне показалось, что мне будто дали под дых.
Клавдия потеплее закуталась в кофту.
— Они ни за что бы не решились, если бы не ты. Передумали, только когда поняли, что Брэндон этого хотел.
Она обняла меня и тут же отстранилась, вытерев глаза.
— Тяжело идти против веры. Вера застилает людям глаза, понимаешь?
— Ты просто никогда не шла против логики, — возразил я, проглотив вставший в горле комок.
Она шмыгнула носом.
— С логикой как раз таки можно совладать. Тем более когда есть неопровержимые доводы. Спокойной ночи, Джош.
Я попал в вечернюю пробку. Мысли мои были заняты родителями Брэндона. Гудели клаксоны. Впереди вспыхивали тормозные огни.
Я подумал о Кристен, о том, что, как бы я ни старался до нее достучаться, она так и будет стоять на своем. Я хотел, чтобы она поверила в мою любовь, хотел направить ее веру на что-то неосязаемое подобно тому, как родители Брэндона верили в силу молитвы. Но Кристен была другая. Принимая решения, она никогда не опиралась на чувства. Смотрела на происходящее, словно крутая тачка, которая мне не по карману. Или нечто, чего я очень желал, невзирая на цену. Она вся состояла из плюсов и минусов, фактов и цифр, черного и белого. Из здравого смысла. Она была практичной и в отношениях со мной не видела логики.
Или логика все же была?
С логикой как раз-таки можно совладать. Тем более когда есть неопровержимые доводы.
Я перестал дышать.
Ах ты, черт.
Черт бы тебя побрал!
Я приводил не те доводы!
Внезапно я понял, как к ней подобраться. Понял, что нужно делать.
На подготовку уйдет какое-то время, может, несколько недель. Но главное, что я понял.
Всю дорогу у меня с лица не сходила улыбка, пока я не доехал до дома и не увидел, что ее машины нет.
Белье выстирано и аккуратно сложено. В квартире безупречная чистота и свежесть. А на кровати одиноко лежит толстовка, та самая, которую я одолжил ей еще тогда, давно.