— Алло?
— Кристен.
Звонил Джош. Но это был не он. Таким Джоша я еще никогда не слышала.
— Кристен, поезжай к Слоан. У Брэндона инсульт.
Я скинула одеяло.
— Какой инсульт? Что значит инсульт?
Соскочила с кровати, засуетилась, схватила лифчик, натянула легинсы.
— Мозг умер. Он уже не оправится. Все кончено. Привези Слоан.
Связь прервалась.
Я стояла посреди темной комнаты. Еще какое-то время горел экран телефона. Когда погас и он, я будто провалилась в черноту.
Снова проснулся велоцираптор, и от его рыка все вокруг затряслось.
По пути к Слоан до меня вдруг дошла нереальность и утопичность происходящего: я несу своей лучшей подруге самые ужасные в ее жизни вести. Как только Слоан откроет дверь, я разобью ей сердце, и она уже никогда не будет прежней.
Мое состояние еще позволяло мыслить логически. Я знала, что не почувствую ни боли, ни сострадания, а спрячу свои переживания в маленькую шкатулку и всю оставшуюся жизнь, изо дня в день буду открывать ее и страдать.
* * *
Этой ночью Слоан умерла, умерла душой.
Они сказали: острый инсульт. В поврежденной ноге образовался тромб, оторвался и дошел до мозга. Скорее всего, случилось это в дежурство Джоша. Процесс был необратим, спасти Брэндона не представлялось возможным.
Джош был прав. Брэндона больше нет.
Через три дня родственников пригласили к одиннадцати часам в больницу на встречу с лечащими врачами, представителями донорской организации и психологом. Я сидела в коридоре, нервно покачивала ногой и ждала, когда выйдет Слоан.
После инсульта я ни на шаг от нее не отходила. Каждую ночью спала рядом, на стуле у койки Брэндона. Только теперь кома не помогала ему выживать.
Его мозг умер.
Джош в больнице больше не появлялся. И не отвечал на звонки.
Все встало с ног на голову. В ленте сообщений сначала шли десятки неотвеченных эсэмэсок от него с просьбой взять трубку, потом десятки таких же одиноких призывов от меня. Я просто хотела убедиться, что он в порядке.
Но он молчал, значит, все плохо.
Сегодня я надела его толстовку. В первый раз за все время, потому что раньше не хотела, чтобы он видел. Не хотела вселять в него надежду. Но его не было уже три дня, поэтому беспокоиться не о чем. А сегодня он мне был нужен как никогда, хотя бы в виде толстовки. Нужен был его запах.
Нужен был он.
Для Слоан эта встреча — настоящее испытание. Надо будет решать, что делать дальше.
Дверь конференц-зала открылась, вышли родители Брэндона, мать, не сдерживая слез, о чем-то говорила отцу по-испански.
За ними Слоан, я тут же проводила ее в безлюдную комнату ожидания.
Слоан напоминала зомби. Она умерла три дня назад вместе с Брэндоном. Глаза ее потухли. Ноги переступали, открывались и закрывались веки, но внутри, очевидно, была пустота.
— Что вам сказали? — спросила я, усаживая ее рядом с собой на один из мягких стульев.
Она заговорила устало, глаза красные, как и все предыдущие дни.
— Сказали, что надо отключать от аппаратов. Органы приходят в негодность.
Откуда-то из коридора послышались завывания матери Брэндона. Мы все уже привыкли к этим звукам. Она сорвалась. Как и все остальные. Кроме меня. Пока внутри жил хищник, я сохраняла хладнокровие. Вместо того, чтобы разделить горе со Слоан, меня все больше затягивало обсессивно-компульсивное расстройство.
И ничего не помогало.
Слоан не обращала внимания на доносившиеся из коридора вопли.
— Его мозг больше не вырабатывает гормоны и не контролирует функции организма. Медикаменты поддерживают в нем давление и температуру, но разрушают органы. И если мы хотим их пожертвовать, надо поторопиться.
— Ясно. — Я вытянула из коробки салфетку и сунула ей в руку. — Когда?
Слоан говорила куда-то в пустоту, куда-то назад. На меня не смотрела.
— Никогда.
Я уставилась на нее.
— Что значит никогда?
Она моргнула, движения были механическими.
— Родители не хотят его отключать. Надеются на чудо. Они очень религиозные. Думают, раз выкарабкался однажды, выкарабкается опять.
Она перевела взгляд на меня, слезы грозились вот-вот хлынуть по щекам.
— Кристен, все будет зря. Он может стать донором. Он этого хотел. Но теперь сгниет в палате, и смерть его окажется напрасной, а меня слушать никто не будет.
Слезы уже рекой текли по лицу, но Слоан не всхлипывала. Они просто бежали, словно вода из прохудившегося шланга.
Я изумленно глядела на нее.
— Но… но почему? Он оставил завещание? Что за черт?
Она помотала головой.
— Мы говорили об этом, но в связи со свадьбой пока решили отложить. У меня нет права голоса. Я никто.
И вдруг я впервые осознала реальность происходящего. Это касается не только органов. Это коснется всего. Страховки, материальной помощи, его доли в доме, его вещей — не ее. Ей не полагается ничего.
Даже права голоса.
Она снова застыла.
— Я не знаю, как их убедить. Страховка не покроет длительного пребывания в больнице, и отключать все равно придется. Но денег хватит на то, чтобы пришли в негодность органы.
Я лихорадочно искала решение.
— Клавдия. Для них важно ее мнение.
Сестра Брэндона не смогла присутствовать на встрече. Но наверняка встанет на сторону Слоан, я уверена. Она смогла бы уговорить родителей.
— И еще Джош, — продолжала я. — Они хорошо к нему относятся. И должны прислушаться. — Я встала.
Подруга посмотрела на меня, с ее подбородка капнула слеза и упала на ногу.
— Ты куда?
— Искать Джоша.
* * *
Первым делом я поехала в часть, но Джоша там не оказалось. Значит, дома.
Прежде чем дверь открылась, мне пришлось минуть пять в нее колотить. Машина стояла на стоянке. Значит, хозяин тоже здесь.
Он распахнул дверь и, не глядя на меня и не говоря ни слова, пошел в комнату. Я за ним, Джош плюхнулся на диван, которого раньше не было.
Весь зарос. Хотя, сколько я его знаю, всегда был чисто выбрит. Даже на фотографиях. Под глазами мешки. За три дня он постарел лет на десять.
В квартире бардак. Коробки исчезли. Видимо, распаковал, наконец, вещи. Но из корзины свисало на пол грязное белье. Кухня забита пустыми контейнерами из-под еды. Полный столик пустых пивных бутылок. Кровать расправлена. Пахнет сыростью и затхлостью.
