Просто ты такой идеальный, что сердце рвется наружу.
— Ого. — Он уставился на мою руку, потянулся через стол и дотронулся до нее. — Откуда это? — Он провел большим пальцем по пурпурной отметине над костяшками пальцев.
От его прикосновения меня пробила дрожь.
— Ерунда, несчастный случай с «Поп-тартс»
[5], пока ты был на работе.
Его палец замер, и он поднял на меня глаза в надежде услышать, что это шутка.
— Несчастный случай с «Поп-тартс»? Ты обожглась, пока разогревала печенье?
Я отдернула руку и состроила возмущенную мину.
— Представь себе. Эта штука посередине становится горячая, как раскаленная лава. И у нас, в смысле у меня и печенья, возникла проблема.
Глаза его выражали полнейшее удивление.
— Тебя точно не стоит пускать на кухню.
Я пожала плечами.
— Я готовлю не хуже, чем ты водишь машину. Ладно, проехали.
Он засмеялся.
— Послушай, — сказала я через секунду, — прости, что она тебя обидела. Она хотела задеть меня, а не тебя.
Джош не поднял стакан.
— Рядом с ней ты совсем другая.
Да. Потому что у нее есть ключ к каждой комнате.
Я не могу от нее избавиться.
Или закрыть ее.
Я глубоко вздохнула:
— Как только появляется она, я превращаюсь в шестилетнюю девочку, которая неудачно сыграла концерт Моцарта на званом обеде и расстроила маму.
— Долго ты занималась музыкой?
Я наклонилась и сняла туфли с пяток.
— Пятнадцать лет. Каждый день по три часа, шесть дней в неделю. А по воскресеньям теннис или что там она еще для меня придумает.
Он удивился:
— Ого. А почему бросила?
— Бросила, потому что она меня заставляла.
Джош сделал глоток.
— И хорошо у тебя получалось?
— Хочется верить, что да. Если занимаешься пятнадцать лет по три часа в день, получаться плохо не может, — сказала я, закинув в рот очередную оливку.
Если бы Джош попросил, я бы сыграла. А ведь я никому не играла.
Пианино носило для меня символический характер. Бремя моего детства, цепи, которые мне удалось скинуть, став наконец хозяйкой своей собственной жизни. Снова сесть за клавиши, несмотря на весь талант, означало бы признать, что ее жестокость все-таки не прошла даром. Поэтому мои успокоившиеся пальцы всеми силами сопротивлялись игре.
Но если играть для Джоша? Чтобы он смотрел на меня с восхищением? Для Джоша я бы сыграла.
Странное чувство: я так хочу произвести на него впечатление, но при этом надеюсь, что он не влюбится в меня еще больше.
— Ты училась в Гарварде? И на юрфаке? — спросил он.
Я вздохнула.
— Да. Но я не понимала, зачем бросать Слоан и ехать в Массачусетс, чтобы получить ненужный диплом. Поэтому пошла в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. Но на первом же курсе бросила юриспруденцию. Естественно, мама была в ярости, — пробубнила я, не отрываясь от чашки с кофе.
— Не хотела быть юристом? — Он снова улыбнулся, показывая свои ямочки. — Кому, как не тебе, выступать в суде? Ты ведь рождена для этого.
Я хмыкнула:
— Предпочитаю выступать для друзей.
К тому же проблема с месячными все нарастала и нарастала, поэтому сидеть на занятиях было невыносимо. Спазмы, анемия. Работать из дома намного проще. И я получала истинное удовольствие от своего бизнеса. Наконец-то жизнь моя стала повеселее.
— Твоя мать выглядит старше, чем я думал. Сколько ей лет? — поинтересовался Джош.
— Шестьдесят семь. Она родила меня в сорок три. Полная неожиданность. Она даже не думала, что может забеременеть. — У нее тоже были проблемы по женской части, но не столь выраженные, как у меня. — Можно сказать, я испортила ей жизнь. Карьеру, мечты о пенсии — все пришлось отложить.
У нее была двойня. Но на четвертом месяце случился выкидыш — мой брат умер. Если бы родился мальчик, он хотя бы стал продолжателем отцовского рода. Но нет. На свет появилась девочка. Я разочаровала ее, еще даже не родившись.
Как по-разному сложилось детство у меня и у Джоша. Его родители мечтали о мальчишке. И когда он родился, не могли надышаться на сыночка. И вся семья, без исключения, любила его и лелеяла.
Будто это я любила его и лелеяла.
Мы смотрели друг на друга. Наслаждаясь очередным моментом тишины. Он был очарователен. Волосы слегка растрепаны, широкую грудь плотно обтягивает футболка.
Я задумалась, смогу ли и дальше вот так поддерживать наши отношения. Не знаю. Даже если мне удастся не влюбить его в себя, сама я вряд ли выдержу эти мучения.
Я вспомнила, как утром проснулась, прижавшись щекой к его сердцу, как ему удалось обхитрить меня вчера и прорваться в спальню.
Джош был как наркотик, как наркоторговец, как плохой друг, заставляющий вновь и вновь возвращаться за дозой.
Он был как щенок, которого — и ты всем в этом клянешься — ты ни за что не пустишь в свою кровать. Да, он очень хорошенький, но ты вожак, последнее слово всегда за тобой. И вот он начинает поскуливать за дверью, и ты не выдерживаешь и в первую же ночь пускаешь его к себе.
— О чем задумалась? — нарушил он молчание.
— О наркоторговцах и щенках.
Он засмеялся:
— Конечно, о чем же еще.
— А ты о чем думаешь?
— Я думаю, что у тебя должен был быть хороший отец. — Он еще раз отпил «Кровавой Мэри».
— Откуда такие выводы?
Он пожал плечами.
— Интуиция. Он умер, да?
— Да. Когда мне было двенадцать. Сердечный приступ. За несколько месяцев до того, как я встретила Слоан.
— Каким он был?
Немного походил на тебя.
Я медленно вздохнула.
— Веселый. И спокойный. С такой женщиной по-другому никак. Он преподавал литературу.
Мама прислушивалась к нему. Он ее сдерживал. А когда умер, она стала просто невыносимой.
Принесли заказ, и я с облегчением выдохнула. Говорить о себе больше не было никакого желания.
