Похожие ощущения появились не у него одного. После того как жалкие остатки беспаловских влились в многочисленный хоровод Сафрона, жизнь этих остатков резко поменялась.
В новой банде все было по-другому, или, как говаривал Косой, «по-взаправдошному». Взять хотя бы транспорт. У Сафрона имелась «полуторка», две легковушки, хорошие водители и знакомый автомеханик, чинивший сломанные машины и поставлявший запасные части. У Беспалого такой роскоши отродясь не бывало.
Но самым главным козырем, конечно же, была хата. Далеко за городом, в тихом уютном местечке на лесистой окраине села Медведково, стояла большая усадьба, к которой вела обособленная дорога через лес. Никто из беспаловских о таком раньше не мечтал.
Чаще перебивались по притонам да городским квартирам, где особо не разгуляешься. А на загородной хате можно было нормально подготовиться к любому делу. А после отдохнуть, попариться в баньке, попить-поесть, отоспаться на настоящих перьевых подушках.
Хозяин усадьбы – дед Митрич – когда-то состоял в банде, но в долгой колымской отсидке потерял здоровье и от рисковых дел отошел. Однако связи с блатными не потерял, чекистов и легавых люто ненавидел и помогал бандитам, чем мог, предоставляя кров и припасы. Блатные не оставались в долгу – поддерживали его монетой, продуктами, вещами.
Да, за все эти блага приходилось платить. Сафрон был строг и непреклонен по части порядка, который держался на почти что военной дисциплине. На каждые сутки из авторитетных назначался дежурный бугор
[63], следивший за всем. Он отвечал за распорядок дня и охрану хаты, за чистоту помещений и обеспечение братвы всем необходимым – продуктами, алкоголем, дровишками… При острой надобности он рисовал левые накладные для шофера и отправлял в магазин или на базар «полуторку».
Дед Сафрон появлялся на публике не часто и имел заоблачный авторитет; любой из его приказов исполнялся молниеносно. Он занимал в хате отдельную комнату, где помимо железной кровати с панцирной сеткой стоял письменный стол и этажерка с книгами.
А еще к банде прибился некий Штабист – худосочный молчаливый дядька, изредка приезжавший на хату на собственном трофейном «Опеле». Поговаривали, будто раньше он служил при штабе, где готовил сложные военные операции. Дед Сафрон ценил и уважал Штабиста за его способности. Наличие такого спеца, его таланты, его работа на банду тоже придавали корешам уверенности.
* * *
Беспалый хорохорился, но умудренный опытом Дед Сафрон все же подмечал его шалившие нервишки. Левую ладонь молодой главарь не вытаскивал из кармана широких брюк, зато правая не находила себе места: то ныряла под полу пиджака и хваталась за рукоять пистолета, то скребла небритый подбородок, то чесала затылок. Да и башка у него крутилась, словно на шарнирах, хотя велено было приглядывать за Валькой.
Сам Сафрон, как и подобало боссу
[64], держался невозмутимо. Продуманное до последней мелочи дельце он ласково именовал миссией
[65]. Даже несмотря на то, что большинство принятых в банду новичков показались ему законченной мешковиной
[66].
«Вялые, неуверенные, с потухшими глазами», – посетовал он в разговоре со Штабистом. Но тот не принял это всерьез и успокоил, дескать, погоди рубить сплеча. У них случилась резкая смена обстановки: вернулись с фронта домой, не успели еще привыкнуть к мирной жизни. «Я тоже прошел через похожее состояние. Оботрутся и станут как все…»
Но Сафрон не был бы Дедом, если бы не перестраховался и не приставил к каждому новичку надежного кореша. Поэтому все водилы сегодня были из проверенных, а боевые пары, за исключением Тульского с Червонцем, получились смешанными. Старый следил за новым и контролировал каждый его шаг.
Оказавшегося лишним огольца Косого из беспаловской банды Дед оставил при себе. «Если вдруг понадобится что-то передать «академикам».
– Чего там твой Валька? – не сводил Сафрон взгляда с Жени Тульского.
– На месте Валька. Подходит к галантерейному, – тихо отозвался Беспалый. – Встал. Закурил. Посматривает на нас, ждет сигнала.
– Что на Самотечной?
– Пусто. Две бабы только что зашли в магазин.
– Внимание… Женя насторожился… И Червонец навострил уши…
Тульский действительно замер, повернув голову в сторону улицы Селезневской. Потом резко присел на корточки и принялся завязывать шнурок на ботинке.
– Едет, – негромко сказал Сафрон, снимая с головы светлую фуражку.
Сигнал был адресован не только Вальке. Все пары, так же наблюдавшие за главарем, медленно двинулись к галантерейному магазину. Только Лаврушка с новичком, охранявшие Василькова, остались на своем месте, возле афишной тумбы…
* * *
Когда светлая фуражка перекочевала с головы Деда Сафрона в его руку, вся Валькина уверенность улетучилась. Ладони опять повлажнели, ноги стали непослушными, а взгляд беспорядочно заметался по бульвару и фасадам домов.
Однако волнение охватило его всего на несколько секунд. Собравшись, парень быстро вспомнил все, что должен был сделать, и повернул к витринному окну галантерейного магазина.
Подойдя к широкому подоконнику, он положил на него чемодан, щелкнул замками, слегка приоткрыл крышку. В чемодане лежали ветошь, поношенное исподнее белье, истлевшая половая тряпка – все, что отыскал ненужного в своем хозяйстве дед Митрич.
Тряпье Вальку не интересовало. Им набили чемодан специально, чтоб внутри не громыхало его основное содержимое – четыре связанные друг с другом гранаты «РГ-42» и «РГД-33». К кольцу предохранительной чеки одной из гранат была привязана длинная прочная веревка.
Размотав ее, Валька пропустил свободный конец в вырез на корпусе чемодана, захлопнул крышку и закрыл замки. Накрепко завязав веревку на правом запястье, он подхватил багаж и направился вверх по Самотечной – навстречу появившемуся вдалеке бронеавтомобилю…
В эти секунды Валька не замечал ничего, кроме приближающейся цели. Сердце отплясывало в бешеном ритме, грудь ходила ходуном от частого и глубокого дыхания. Он то ускорял шаг, то заставлял себя идти медленно, непринужденно – как наставляли старшие кореша.
В эти секунды очень кстати вспомнились последние слова Прохора Панкратова: «Не мельтеши. Рано еще… Кидать надо с упреждением, когда останется метров тридцать. А целить следует под колесо…»
Все правильно говорил инвалид.
