Поняв, что находится под охраной, Александр решил повременить с мыслями о побеге. «Надобно дождаться рассвета. Вот осмотрюсь, отыщу слабые места в деревянном сооружении, тогда уж буду шевелить мозгами, – подытожил он. – А пока вокруг ни черта не видно, лучше отлежаться. Контузия – вещь коварная, с ней лучше не шутить…»
Он и в самом деле еще не совсем пришел в себя. В конечностях ощущалась слабость, затылок побаливал, тело будто налилось свинцом. Васильков прилег на солому, закрыл глаза и попытался заснуть…
* * *
Несмотря на все переживания и передряги, Сашке удалось отключиться на несколько часов. Сработала старая добрая фронтовая привычка приспосабливаться к отдыху в любое время суток, при любой возможности и минимуме условий.
В течение ночи Васильков просыпался дважды и таращился по сторонам. Убедившись, что вокруг по-прежнему темно, поправлял солому, переворачивался на другой бок и засыпал снова. Окончательно он очнулся около пяти утра, когда сквозь щели начал пробиваться утренний свет.
«Вот теперь поглядим, куда меня определили». – Майор поднялся на ноги. Отряхнув одежду, он подошел к двери и вдруг услышал знакомое тихое завывание:
– …Я не кадетский,
Я не советский,
Я не народный комиссар.
Не агитировал,
Не саботировал,
Я только зернышки клевал!..
Умаявшись за ночь, часовой сидел рядом с дверью, прислонившись спиной к дощатой стенке. И, размышляя о своей нелегкой бандитской судьбине, опять оттачивал вокал.
Стараясь не выдать себя, Сашка принялся изучать дверь. Она была сколочена из дюймовых досок, сидела на двух здоровенных железных петлях и выглядела надежно. Без инструмента, голыми руками, с такой не справиться.
Слух еще полностью не восстановился. Лай собак и петушиную перекличку Александр едва разбирал, шороха соломы под ногами и вовсе не слышал. Потому к осмотру внутренностей сарая он приступил с максимальной осторожностью…
Выбраться из сарая самостоятельно и без шума было невозможно – в этом пришлось убедиться довольно скоро. Основой добротного строения служили шесть вкопанных в землю бревен. На них крепился каркас из толстого бруса, обшитый дюймовыми досками. Оторвать такую доску можно было, долбанув с десяток раз изнутри ногой. Но кто же позволит пленнику такую вольность?
Разочаровало и чердачное пространство. Под сарайной крышей он не нашел ничего, кроме единственного длинного удилища, сделанного из ровной и давно высохшей лещины. Удилище лежало поперек мощных балок, расположенных под двускатной крышей. Ни конской упряжи, ни инструментов, ни серьезных рыбацких снастей, способных хоть как-то помочь при побеге.
Помимо удилища с уцелевшей леской, в пыльном воздухе покачивалась ажурная паутина с застрявшими в ней мотыльками и мухами.
И больше ничего.
* * *
Двор ожил приблизительно в пять утра. Вначале хлопнула дверь, и во двор вышел седой бородатый старик в серой загвазданной телогрейке. По виду и поведению это был хозяин усадьбы. Припадая на левую ногу, он деловито обошел двор, поправил доску на завалинке, пнул в сторону с тропинки камень, выдернул показавшийся из земли сорняк. И, прихватив лопату, исчез в саду за домом.
Спустя минут десять по крыльцу застучали сапоги, заурчал мотор одной из легковушек. Потом скрипнули створки ворот, и машина уехала.
На некоторое время во дворе снова стало тихо. Если бы не торчавший у сарая часовой, Васильков подумал бы, что о нем забыли.
Но нет. Стоило ему на несколько минуть забыться в дреме, как снаружи кто-то радостно матюгнулся.
«Часовой. Знать, кто-то идет», – догадался пленник. Приближавшихся шагов он не расслышал, однако сквозь щель увидел силуэты шедших от дома людей.
Стукнула щеколда, дверь со скрипом распахнулась. Вошедшие не сразу разглядели в полумраке сидящего на соломе пленника.
– Оклемался, гад? – злобно оскалился мужик с голым торсом и большой розовой бородавкой под носом.
Сашка узнал его голос. Это был один из тех, кто приводил ночью доктора Авдея.
– А ну, шагай за нами, – распорядился второй – сухонький, со смуглым обветренным лицом.
Васильков сделал вид, что не слышит. Продолжая сидеть, он вопросительно смотрел на бандитов.
– Видать, в колокольне все еще звенит, – проворчал «бородавочник».
Подойдя ближе, он пнул Василькова и жестом приказал встать. Тот повиновался и, заложив руки за спину, направился к выходу.
Стоило майору покинуть сарай и сделать несколько шагов, он тут же понял: о побеге думать рановато. Силенок не было, ноги слушались плохо, а в голове и в самом деле стоял перезвон, как на колокольне. Все, на что он сейчас был способен, – это привычно запоминать окружающую обстановку. И он старался запомнить все, что видел.
Весь участок – сколько охватывал взгляд – был обнесен высоким дощатым забором, за которым виднелся густой смешанный лес. Крыш соседских построек среди зеленых крон он не видел, правда, это не означало, что их не было вовсе.
Забор прерывался высокими воротами, рядом с которыми виднелась крепкая калитка, запертая на засов и мощный крюк.
Прямо перед воротами Сашка увидел три автомобиля: «полуторку» и две потрепанные легковушки. Одна из них куда-то уезжала и уже успела вернуться.
По соседству с домом стоял небольшой старый сруб с печной трубой – скорее всего, баня. За домом в глубине участка росли плодовые деревья. За садом тоже торчали верхушки елей и сосен. Это свидетельствовало о том, что усадьба находилась в густом лесу.
Сам двор показался Василькову чистым и ухоженным.
Дом встретил его прохладой и смесью запахов махорки и самогона. Один из сопровождавших майора бандитов шел впереди, второй сзади. Миновали сени и небольшую комнату, похожую на кухню. Вошли в просторный зал, в котором висел сизый табачный дым. Первое, что бросилось в глаза, – длинный деревянный стол, стоящий вдоль стены с окнами.
За столом сидели трое. В центре – пожилой статный мужчина с изогнутым шрамом на лице и тонкими усиками. По левую руку расположился мужичок лет тридцати шести. Этот походил на усталого сельчанина, недавно вспахавшего ручным плугом целинное поле. Редкие волосы с длинным чубом, серое лицо, красноватые от недосыпа глаза.
Третий, сидевший по другую руку от пожилого, был самым молодым – лет восемнадцать-двадцать. Его Сашка признал сразу: в составе троицы таких же оболтусов он следил за ним в Глотовом переулке. «Никакие они, выходит, не призывники! – припомнил он вчерашний разговор с Тумановым. – Правильно я определил в них блатных. Не ошибся. На побегушках служат у авторитетных. Постоять на шухере, проследить за кем-то, срисовать обстановку».
На одном ухе молодого бандита белела бинтовая повязка. Сашка вспомнил, как юная физиономия на мгновение показалась в окне военкоматовского кабинета. «Знать, дал промах – отшиб только ухо. Жаль», – подумал он. Во внешности крепкого паренька еще многое напоминало розовую юность, хотя он изо всех сил старался казаться взрослым, деловым и повидавшим жизнь.
